Читаем Седьмая встреча полностью

За сжавшейся, сгорбленной фигурой матери тянулись вверх огромные опахала борщовника. За ним мелькали блики на волнах. Волны бились о камни, на которых стоял памятник погибшим в море рыбакам. Беспомощный серый камень, пытающийся дотянуться до неба. У церковной стены, где почти всегда была тень, трава была ярко-зеленая.

Руфь подняла глаза и увидела падающего с колокольни Йоргена. Он летел, раскинув руки. Ему помогал ветер. В белой рубашке, которую она сама когда-то купила ему в городе, он летел в сторону моря.

В этой же рубашке он пошел в лодочный сарай, чтобы увидеться с Эллой. Рубашка была почти целая, но на ней были пятна крови, зелени и ржавчины.

Бабушка выстирала и выгладила рубашку. Чтобы снова надеть ее на Йоргена, на спине рубашку пришлось разрезать. Теперь, летя над островками, Йорген пользовался ею в качестве паруса.

На другой день из приехавших на похороны родных остались только Эли и Руфь. Руфь складывала чемодан. Пересмотрела вещи Йоргена. Собачья шкура, финка, шкатулка со всякой всячиной. Ракушка, большое ребро трески. Медная пуговица. Маленькие фигурки зверей, вырезанные из дерева. В чистый, выглаженный платок была завернута фигурка собаки. Наверное, Йорген пытался повторить ту фигурку Эгона, которую он когда-то подарил ей. Копия была сделана с большой точностью.

Вырезки из газет с фотографиями разных людей, которые собирал Йорген, лежали в сером конверте. Почему-то ему нравились незнакомые лица. Необычные носы, выдающиеся скулы, колючий взгляд — все в таком роде.

Среди них лежала и школьная фотография Эллы. На обратной стороне детским почерком было написано «Йоргену от Эллы». Он показывал эту фотографию Руфи, когда она приезжала домой на Рождество. Руфь вложила фотографию и чистый конверт и надписала на нем имя Эллы. Лучше, чтобы Элла получила свою фотографию назад.

На минуту она задумалась: захочет ли мать оставить у себя вещи Йоргена или лучше забрать их в город. Надо было спуститься и спросить, но Руфь не могла собраться с духом.

— Я нашла кое-какие вещицы Йоргена, можно, я возьму их себе? — спустившись, спросила она, наконец, у спины матери.

Мать быстро обернулась. В уголках губ у нее пузырилась слюна, но она молчала.

— Ты насчет собачьей шкуры?

— Да, но если ты хочешь, чтобы она осталась дома… — сказала Руфь.

— Бери все, что хочешь. Все наши неприятности от этого англичанина. Это из-за него ты уехала из дома.

— А другие мелочи?

— Бери все, что хочешь. Ничто не вернет мне Йоргена. Зачем ты вообще спрашиваешь?

— Вечером я уезжаю, — сказала Руфь и налила себе кофе.

— Как ты можешь уехать и оставить нас с этим горем? Сенокос еще не кончился. И на что ты там будешь жить? — спросил Эмиссар.

— Найду какую-нибудь работу до начала занятий.

— Ты можешь понадобиться маме.

— Ее не было дома, пока брат был жив, так зачем ей оставаться здесь теперь? — Мать была неумолима.

— Мама! — испуганно воскликнула Эли. Руфь выплеснула черный, горький кофе.

— Да, во всем виновата я! — услыхала Руфь свой голос. — Я виновата в смерти Йоргена. Будь я здесь, этим людишкам не удалось бы загнать его на колокольню. Сначала им пришлось бы обратить свои ружья и косы против меня! Теперь ты довольна, мама?

— Верни мне Йоргена, тогда я буду довольна.

Глаза их встретились, но их разделяла пустота.

— Никто ничего не мог поделать. Мы были бессильны! — Эмиссар беспомощно взмахнул руками.

— Ты никогда ничего не мог сделать, ни для детей, ни для меня!

— Мама, пожалуйста, — шепотом взмолилась Эли. — Ведь мы только что похоронили Йоргена.

Эмиссар вышел на середину комнаты и призвал в свидетели Бога. Закончил он жалобами на мать и на все, что было ей дорого.

Все вернулось на круги своя.

Руфь поднялась за чемоданом, кистями и красками. Она ушла из дома, не заходя больше на кухню, ей не хотелось их видеть. И осторожно прикрыла за собой дверь.

Руфь зашла к бабушке попрощаться, но промолчала о разговоре с матерью.

— Уже уезжаешь? Так быстро? Что ты будешь делать в городе летом? — Бабушка была удивлена.

— Найду какую-нибудь работу.

— И у меня нет ни эре, чтобы дать тебе с собой! Может, попозже я и скоплю немножко. Ты больше не приедешь домой до начала занятий?

— Нет. Мне не по карману столько ездить.

— Ты права. Береги себя. И пиши. Единственная радость, какая у меня осталась, это читать твои письма. Открытку, что ты прислала мне из Лондона, я поставила на буфете в гостиной. Идем, я тебе покажу.

Они прошли в гостиную. Рядом с фотографией Ады стояла открытка с изображением Биг-Бена. Руфь чуть не расплакалась. Нет, только не сейчас! Бабушка все-таки наскребла для нее пять крон. И пока бабушка закрывала ящик, Руфь вдруг увидала маленькую фотографию Йоргена с бабушкой. Йоргену было лет двенадцать-тринадцать. Они сидели на пороге дровяного сарая и держали на коленях по котенку. Растрепанные, счастливые.

— Можно, я возьму эту фотографию?

— Конечно. Может, ты увеличишь ее там в городе и пришлёшь мне один экземпляр?

— Хорошо.

— Мама дала тебе с собой продуктов? — спросила бабушка, когда они вернулись на кухню.

— Сегодня ей не до того.

Перейти на страницу:

Похожие книги