Седьмая встреча

И все-таки выбежала на кухню, к белой эмалированной плите. Протянула руку, сняла кофейник с огня. Ей было необходимо любой ценой избавиться от этого удушающего запаха. Она даже не почувствовала, что обожглась. Снова схватила горячий кофейник и, лишь услыхав, как звякнул алюминий о каменную ступеньку крыльца, ощутила боль. Тогда она подставила обожженные пальцы под холодную струю, и у нее вырвался нервный смех.

— Это неправда! — Руфь, смеясь, вернулась в гостиную.

— А что толку, раз они так решили! — всхлипнула мать.

— Они не могли так решить, потому что это неправда!

— Это все из-за того, что ты уехала в Лондон. Ты должна была приехать домой! — Мать, точно птица, металась по комнате, долбя Руфь взглядом.

— Рагна, образумься! — сказала бабушка.

Руфь не спускала глаз с матери. Эти слова. Мать уже не раз произносила что-то в этом роде. Руфь вышла на крыльцо, за ней тянулся странный, непрерывный звук. Словно телеграфный провод пел над горами. И его песня разносилась далеко вокруг.

* * *

Руфи казалось, что ее голова похожа на вымытый морем птичий череп. Он так долго лежал в воде, что в нем ничего не осталось, кроме изгибов и впадин, и пустоты внутри. Легкий, как пушинка, лежал он там, и люди проходили мимо него. Ленсман и пастор — после полудня. Родственники — вечером. Бабушкины слова сыпались мелким дождем:

— Конечно, они ошибаются. Бывает же, что и судья осудит невиновного или преступник избежит наказания, потому что никто его не видел. По своему неразумию люди у нас на Острове легко могут погубить невинного человека. Нам придется это понять, ведь воскресить Йоргена мы не можем. Ты, Дагфинн, должен молиться за них, или нет никакого смысла в том, что ты стал Эмиссаром. Умоляю тебя, молись за них! Потому что я не могу молиться.

Поуль сидел на кухне, он был и заливающимся слезами двоюродным братом, и чужаком, застрелившим собаку. Он рассказывал, что люди кричали ему вслед о Йоргене Дурачке.

Люди с подозрением относились к тому, кто говорит вслух сам с собой или громко смеется, идя один по дороге. Тот, кто благоговеет перед собачьей шкурой, точно это алтарное покрывало, способен на что угодно. Они считали, что Совету по опеке давно следовало забрать его с Острова — ведь он всегда ходил с финским ножом. И все давно уже заметили, что Йорген с утра до ночи таскается за Эллой.

— Замолчи, парень, что за чушь ты несешь, — сказал дядя Арон, лицо у него было серое, и он был трезвый.

Губы у тети Рутты были искусаны, она без конца их кусала, чем бы ни были заняты ее руки. Она передвигала предметы с места на место и наводила порядок на кухонном столе.

Время от времени наступала давящая тишина. Слышалось даже, как одежда трется о кожу. Стульев на всех не хватило, сидели кто где. За открытым окном шелестела рябина. Она клонилась к юго-востоку над материнскими грядками с уже отцветшим ревенем.

Эмиссар сидел у кухонного стола или подходил к мойке и, налив в стакан воды, делал глоток, потом под капающим краном выливал оставшуюся воду в мойку. Ему приятно, что они все собрались здесь, несколько раз повторил он. Он покашливал и, наверное, думал, что произносит проповедь, дабы обратить людей к вере.

— Я всегда говорил: во всем виноваты танцы в Молодежном клубе. Пьянство и драки. И вот теперь — этот случай. Одному Господу известно, как нам следует себя вести, — голос у Эмиссара сорвался.

— Перестань, Дагфинн, — всхлипнула тетя Рутта. — Тяжело не только тебе. Мы в тот вечер сделали все, что могли. Украсили и стены, и сцену ветками березы, цветами журавлиного носа и ромашками. Получился что твой лес, и было очень красиво. Мы все там были, и молодые и старые, все вместе. Правда, без тебя. Ты всегда держишься в стороне. Странно, что твои спасенные души тоже были в числе тех, кто травил Йоргена, если уж на то пошло. Все были заодно. Целая орава с жердьем, а кое-кто и с косами. У двоих были ружья. И вся эта обезумевшая орда с криками искала Йоргена. А где был ты, у кого так хорошо подвешен язык? Пытался ли ты образумить их?

— Не сыпь соль на рану, — сказал дядя Арон. Эмиссар уронил голову на руки, он не защищался.

— А кто еще расскажет, как все случилось? Ведь Руфь ничего не знает! — Тетя Рутта высморкалась.

— В тот вечер у меня ломило все тело. Не прострел, это шло из самого нутра, — сказала бабушка.

— Что же все-таки случилось? — Руфь трясло так, что она едва могла говорить.