Седьмая ступень совершенства

Евгения оставила Кларку в огромном вестибюле главного корпуса, а сама направилась вглубь. Она не села в лифт, а пошла по лестнице, с этажа на этаж, с этажа на этаж, а потом длинными, запутанными коридорами.

- Вам кого? - окликали ее медсестры с медпостов.

- Мерсицына, - отвечала Евгения.

И шла, шла дальше.

- Мерсицын в сорок третьем, - сказали ей в одном месте.

- Я знаю, - сказала Евгения.

И постучала в дверь сорок третьего номера.

Мерсицын, человек в новом спортивном костюме с совершенно невыдающейся, но, тем не менее, абсолютно положительной внешностью, играл в шахматы с соседом по палате, мужчиной в больничной пижаме, со внешностью более выдающейся, но менее положительной.

- Я к вам, - сказала Евгения.

Мужчина в пижаме поднялся и тактично вышел.

- Это ваша? - спросила Евгения, вынимая из сумочки старую газету.

Мерсицын побледнел.

- Кто вы? - спросил он и почему-то оглянулся.

- Это неважно, - сказала Евгения. - Но вы не ответили на мой вопрос.

- Бред, - сказал Мерсицын.

- Должна вам сказать - ваш желчный пузырь в прекрасном состоянии, сказала Евгения и положила газету рядом с шахматной доской.

- Я прооперирован! - вскрикнул Мерсицын фальцетом.

- Да ладно, - сказала Евгения.

- Кто вы? - повторил Мерсицын тихо. - Что вам от меня надо? - он напряженно смотрел на Евгению, а потом, опять перейдя на фальцет, истерично закричал: - Уйдите! Уйдите!

В палату ворвался мужчина в пижаме, и по стремительности этого рывка Евгения поняла, что его тело под пижамой совсем не источено болезнью, напротив.

- Все в порядке, - сказала ему Евгения. - Не беспокойтесь.

И выскользнула за дверь.

В отсутствие Евгении Кларка времени зря не теряла. Когда Евгения подошла, она отчаянно кокетничала с весьма изможденным, желтолицым, но все еще интересным мужчиной. При этом она ела конфеты, купленные рядом в киоске, прямо из коробки и держала наготове сигарету. (Кларка любила совмещать удовольствия.)

- Мы спешим, - сказала Евгения и, не замедляя шаг, пошла к выходу.

Разочарованная Кларка нагнала ее уже у начала аллеи.

- Он - сердечник,- сказала Евгения. - Ему противопоказаны острые ощущения.

Когда они уже садились в машину, Евгения увидела, как из дверей главного корпуса медицинского центра имени великого ученого, а по мнению большинства населения - исчезнувшей деревушки, выскочило несколько явно агрессивно настроенных мужчин. Среди них был и сосед Мерсицына по палате, но уже не в больничной пижаме, а в черной кожаной куртке.

- Едем, - сказала Евгения. - Чем быстрее, тем лучше.

Кларку не надо было упрашивать, она рванула к городу с максимальной скоростью, с особым злорадством обходя шоферов-мужиков.

Часов восемь уже было. Кларка лежала в ванной, утопая в разноцветной мерцающей пене, девочки-близняшки тихо переговаривались, мусоля учебник, а муж Кларки в номере отеля в Мюнхене, перекусив экономии ради копченой колбасой, доставал коньяк в ожидании приятеля-немца. Тогда-то и зазвонил домофон.

- К тебе! - объявила мокрая Кларка в небрежно наброшенном банном халате, появляясь на пороге комнаты, в которой обитала теперь Евгения.

- Кто? - поинтересовалась Евгения.

- Сама разбирайся, - и Кларка убралась обратно в ванну.

Евгения подошла к дверям... Позвонили коротко и осторожно, как бы стесняясь. Вошли четверо. Похожих, почти одного роста, в одинаковых черных длинных пальто и черных туфлях большого размера, все в шляпах.

- Что вам угодно? - спросила Евгения, не пропуская их дальше прихожей.

- Сколько? - спросил один из четверых.

- Не понимаю, - сказала Евгения.

- Сколько вам нужно? Что тут непонятного? - возмутился другой.

- Тише! Тише! - зашикали на него остальные. - Мы спокойно... Мы договоримся...

- Мы не договоримся, - сказала Евгения и указала рукой на дверь.

Четверо стушевались и ушли, один за другим, в дверь, тяжело ступая тяжелыми большими туфлями, носатые, похожие один на другого, как унылые братья-гномы.

"Да... - подумала Евгения. - Кого-то я вспугнула... Но это не те..."

Николай Павлович один был в квартире. Жену и детей отправил к теще еще вчера под хитроумным предлогом. Закрылся на два замка, на цепочку и теперь метался по квартире, не находя себе места. Коньяк не помогал, потом было только хуже с сердцем, и он перестал его пить. У жены были успокоительные таблетки, но он не хотел пить таблетки. При чем тут таблетки? Вот если бы можно было дать таблетки этим идиотским обстоятельствам! "Что делать? Что делать?" - думал несчастный Николай Павлович. Он был трусом, он это понимал и при этом многого хотел. Не надо быть трусом, если многого хочешь или, наоборот, не надо хотеть многого, если ты трус. Позвонил сыну от первого брака - взрослому, основательному мужику.

- Как дела? - спросил с напряжением.

- Нормально. А что звонишь?

- Просто... Узнать...

- Нормально дела. А у тебя?

- Тоже нормально.

Помолчали.

- Ну, пока?

- Пока.