Седьмая ложь

Однако, несмотря на все это, я остро ощущала, что всего в нескольких метрах от меня за закрытой дверью лежит мертвое тело Чарльза. Я без труда представляла его таким, каким он остался в моей памяти: распростертый на полу, с вывихнутой лодыжкой и свернутой шеей, непоправимо мертвый. Делая вид, что читаю, я на самом деле пыталась разобраться в себе. Я не испытывала ни грусти, ни даже намека на нее. Но и удовлетворения тоже не было. Я вообще ничего не чувствовала.

Я изо всех сил попыталась сделать вид, будто не знаю о том, что он там. Я внушала себе, что не была в их квартире — у меня ведь нет ключа, и, безусловно, я не могла туда войти, даже если бы захотела, — и что, насколько мне известно, Чарльз все так же жив и раздражающе здоров. Я заставляла себя поверить в вещи, которые были заведомой неправдой. Ты уже знаешь, что я это умела. Никакого шума в квартире я не слышала: я дважды позвонила в дверь, но мне никто не открыл, судя по всему, Марни с Чарльзом еще не вернулись, он был на работе, а она еще где-то, в супермаркете, в цветочном магазине, а может, даже в библиотеке. Я ничего не видела, просто сидела в коридоре и читала, ни о чем таком не подозревая.

Нет. Не надо улыбаться. Прекрати. Сейчас же.

Не то чтобы я не догадывалась, почему ты улыбаешься. Но если ты хочешь, чтобы я продолжала, ты должна взглянуть на все это с моей точки зрения. Я приняла необдуманное решение, если его вообще можно назвать решением. Я не рассуждала, не стояла перед выбором. Я просто сделала это. Так что не задумывайся о вещах вроде мотива и умысла, потому что у меня не было ни того ни другого. Это произошло инстинктивно.

А вот какой вопрос тебе стоило бы задать — и, если бы ты внимательно меня слушала, ты бы его задала: жалела ли я в тот момент о чем-нибудь или нет?

Так вот, пока что я не стану на него отвечать.

Если бы ты задала его, я, возможно, и сказала бы тебе правду. Но ты ведь слишком спешила осудить меня, правда?

Не суть важно. На чем мы остановились?

Я пыталась — пусть и подсознательно — снять с себя ответственность, репетируя про себя свою ложь и делая вид, что ничего не случилось.

Я скользила взглядом по открытой странице, механически водя глазами вдоль строчек, но не понимая ни слова, не вникая в смысл текста, бездумно перескакивая с одного абзаца на другой. Я переворачивала страницы и разглядывала формы букв: их изгибы, их костяки, их изломы. Не могу сказать тебе, сколько времени я так просидела, заполняя время бессмысленными предложениями и поглаживая пальцем строчки.

Наконец в конце коридора появилась Марни. На ней был застегнутый наглухо плащ с капюшоном, который она натянула на голову, в руках — тяжелые сумки. Она на ходу порылась в карманах — на свет божий показался бумажный носовой платок, затем оранжевый железнодорожный билет, — а потом подняла голову и увидела меня.

— О, — произнесла она. — Это ты.

Она остановилась в нескольких шагах от двери.

Я поднялась с пола, но осталась стоять на свету.

— Там что, дождь? — спросила я.

— Да, только что начался. — Она сунула платок и билет обратно в карман. — Я не думала, что ты придешь. Давно ждешь?

Я покачала головой и тут же вспомнила про консьержа, с которым поздоровалась, когда входила в дом.

— Около часа, — ответила я. — Меня отпустили с работы пораньше, и у меня с собой была книжка.

— Ты… ты рассчитываешь на ужин? — спросила Марни.

Она подошла к двери и сунула руку в сумку в поисках ключа от квартиры.

Все это время я сохраняла полное спокойствие, мое дыхание было размеренным, пульс стабильно низким. Но тут я почувствовала, как сердце у меня заколотилось, а над верхней губой выступила испарина.

Важно заметить: я совершенно не боялась, что меня поймают, во всяком случае на том этапе. Я отдавала себе отчет в том, что существует крохотная вероятность такого поворота событий, но в своей заносчивости полагала, что сделала все возможное, чтобы сделать это невозможным. Куда больше я боялась реакции Марни. Если уж быть до конца честной, я была в ужасе, рисуя себе различные сценарии своего ближайшего будущего.

— Я не на ужин пришла, — призналась я. — Я… я просто хотела поговорить.

Книга неловко болталась в моей руке, хлопая по бедру.

Марни вздохнула.

— Обожаю эту книгу, — сказала она. — Ты уже дошла до того момента, где…

— Чур не спойлерить! — закричала я.

Издать громкий звук, дать выход хаосу, бушующему внутри меня, было огромным облегчением.

От неожиданности Марни шарахнулась назад.

— Господи, — пробормотала она, — успокойся.

Я набрала полную грудь воздуха — вдох, задержать дыхание, выдох. Сейчас было совсем не время для нервного срыва. Я засмеялась, и собственный смех показался мне странным, каким-то неискренним.

— Послушай, — произнесла она. — Я не уверена, что готова сейчас разговаривать. Но ты можешь войти, и мы можем попробовать. Однако Чарльз приболел, он сейчас дома, в постели, спит, и я ни в коем случае не хочу его тревожить. У него очередная мигрень, и в таком состоянии он очень плохо переносит шум, так что если ты… если я попрошу тебя уйти, ты уйдешь, ладно?

Я кивнула.