Седьмая чаша

В то утро впервые ощущался приход весны, ветерок был ласковым и влажным. В иной ситуации столь чудесная погода наполнила бы меня радостью, но сердце мое было занято другим. Меня ждал суматошный день. В суде под председательством мастера прошений должно быть рассмотрено пять дел, и я надеялся узнать дату слушания апелляции по делу Адама Кайта.

Направляясь к Темпл-Бар, на пересечении с Флит-стрит мы увидели, как по направлению к собору Святого Павла волокут осужденного еретика. Он был одет в серый халат, а в дрожащих руках сжимал пучок березовых розог. Голова и плечи несчастного были осыпаны пеплом, отчего волосы и лицо стали серыми. На шею осужденного была наброшена веревка, за которую люди епископа Боннера тащили его по улице. Далее следовали трое алебардщиков, вооруженных мечами. Эту маленькую процессию возглавлял человек, ритмично ударявший в барабан. Прохожие останавливались. Некоторые принимались улюлюкать, другие сохраняли серьезность. Кто-то крикнул:

— Мужайся, брат!

Солдаты принялись зло зыркать по сторонам.

Я опешил, узнав в осужденном уличного проповедника с рынка Ньюгейта. Его, должно быть, арестовали за то, что он проповедовал, не имея специального разрешения. Теперь его приведут на площадь перед собором Святого Павла, где Боннер проведет церемонию изгнания дьявола ереси. Если беднягу после этого поймают еще раз, то могут сжечь.

Лед с реки почти сошел. Серая вода поднялась, а течение сделалось бурным. Лодочники влачили жалкое существование на протяжении долгой зимы, пока река была покрыта льдом, и, наверное, из-за этого у владельца лодки, в которую мы наконец погрузились, был голодный вид. Мы велели ему отвезти нас к Вестминстеру, и он с энтузиазмом ухватился за весла.

— Там невозможно будет подняться на берег, сэр, — предупредил лодочник. — Причал поломался во время ледохода.

— Тогда гребите к причалу Уайтхолла, — распорядился я.

Меня нисколько не прельщала перспектива толкаться в толпах пешеходов, заполнивших к этому часу Вестминстер.

Мужчина принялся работать веслами, а я молча смотрел на реку. Накануне я почти весь день просматривал дела Роджера и давал поручения его клерку. Потом написал письмо молодому Сэмюелю Эллиарду в Бристоль, а вечером снова поднялся на второй этаж, чтобы проведать его мать. Она все так же сидела у камина, глядя в огонь и держа за руку свою верную служанку. С большим трудом нам удалось уговорить ее лечь в постель.

— Слыхали про тех здоровенных рыбин? — спросил лодочник.

— Что? Ах да, конечно.

— Вишь ты, выскочили прямо из-подо льда! Большущие, что твой дом. Я их самолично видел.

— А какие они? — с любопытством осведомился Барак.

— Серые, со здоровенными головами и с невиданными зубами. Теперь они уже начали вонять. Люди вспороли им брюха, чтобы поживиться рыбьим жиром. Не обращая внимания на то, что кое-кто говорит, будто они проклятые. Наш приходский священник твердит, что это левиафаны, морские чудища, провозвестники второго пришествия.

— Возможно, это просто киты, — предположил я, — что-то вроде огромных рыб, живущих глубоко в море. Я слышал, как рыбаки рассказывали про них.

— Они не с глубины, сэр, а по размеру больше, чем может быть любая рыба. Головы у них просто гигантские. Я сам видел. Да что я, их половина Лондона видела!

Лодка причалила к ступеням Уайтхолла. Мы прошли через Холбейнгейт и двинулись по Королевской улице. Я постоянно держал руку на кошельке, поскольку Вестминстер был самым людным и суматошным местом во всей Англии. Впереди темнела махина Вестминстерского аббатства, рядом с которым пигмеем казался даже Вестминстер-холл, где заседала большая часть судов. Там, в расписном зале, собиралась палата общин, а неподалеку заседал суд прошений.

За Вестминстер-холлом начинался муравейник домишек, выживших в пожаре, который лет тридцать назад уничтожил большую часть старого Вестминстерского дворца. Здесь расположились магазины, гостиницы, таверны, которые обслуживали приходивших сюда юристов, священнослужителей и членов парламента. Улицы кишели коробейниками, торгашами, проститутками, а статус Вестминстера как убежища издавна привлекал сюда и разного рода злодеев. Просьбы богатых граждан о присвоении Вестминстеру правового положения отдельного города неизменно натыкались на отказ, правительства его то и дело менялись, а когда аббатство было распущено, канули в Лету и властные полномочия, которыми прежде обладал аббат.

Парламент собрался на очередную сессию, поэтому Королевская улица выглядела оживленнее и красочнее, чем обычно. Она была беспорядочно утыкана самыми разношерстными строениями, убогие лачуги соседствовали с двухэтажными домами богатых торговцев. Улица провоняла запахами, проистекавшими из многочисленных дубилен и кирпичного дела мастерских, расположенных на ее задворках. Я помнил, как в прошлом году, после традиционной ежегодной процессии судей, которые, облачившись в свои мантии, следовали в Вестминстер-холл, они жаловались, что по пути им приходилось проталкиваться через отары овец и стада коров, которых гнали на рынок.