Седьмая чаша

Он посмотрел на расписную башню, в которой собирался парламент. Она стояла на противоположной стороне двора, а у ее ступеней, с пиками в руках, застыли двое стражников в красных мундирах королевских гвардейцев.

— Они собираются одобрить акт, который запретит читать Библию всем, кроме людей благородного происхождения, — понизив голос, сообщил он. — Король уже одобрил этот документ. Нас загнали в угол.

Харснет тяжело вздохнул.

— К Локли вам придется отправиться без меня, но можете сказать ему, что я наделил вас широкими полномочиями, и если он откажется помогать нам, то будет немедленно арестован. Потом вы расскажете мне о том, что вам удалось узнать. Мы сможем снова встретиться здесь в три часа?

— Да. Возможно, с моей стороны было бы разумным, если останется время, снова посетить молодого Кантрелла, — сказал я. — Хотя вряд ли он сможет сказать что-то еще.

— Пусть говорит все, что угодно. Главное, чтобы это помогло нам, мастер Шардлейк.

Харснет бросил на меня отчаянный, тревожный взгляд, повернулся и пошел прочь.

— Наш совместный ужин сегодня не состоится? — крикнул я ему вслед.

Харснет на ходу отрицательно помахал рукой и прокричал в ответ:

— Нет-нет, сейчас не до того!

Мы вернулись на Канцлер-лейн. Улицы заполнились людьми, и в этом людском водовороте я нервничал, чувствуя себя беспомощным и уязвимым. Да и рука вдобавок разболелась. Когда мы пришли домой, Филипп Орр сидел на кухне и чинил сломанный ящик.

— Никого подозрительного не заметили? — спросил я его.

— Никого, сэр, благодарение Всевышнему, — серьезно ответил он. — Только обычных побирушек, которых на Канцлер-лейн как рыбы в пруду.

— И которые шляются по улице так же бесцельно, как адвокаты?

Орр посмотрел на меня непонимающим взглядом. Подобно многим радикалистам, он был начисто лишен чувства юмора.

— То-то вы обрадуетесь, когда все это закончится и вам можно будет вернуться к своей обычной работе, — сказал я и тут же поймал себя на мысли, что даже не знаю, в чем заключается «обычная работа» Орра.

— Сидеть с утра до вечера на кухне — это сущее наслаждение по сравнению с моими обычными обязанностями, — грустно улыбнулся мужчина. — Работая на мастера Харснета, я собираю трупы умерших и отвожу их в покойницкую. Кроме того, я слежу за порядком во время судебных заседаний, а иногда ловлю и доставляю свидетелей, которые не желают приходить по своей воле.

— Уверен, что вашему хозяину вас очень не хватает, — сказал я и с благодарностью подумал о Харснете, который отказался, пусть и на время, от столь ценного помощника ради того, чтобы обеспечить мою безопасность.

— У меня есть ассистент, и он пока заменяет меня.

Немного отдохнув, мы снова поехали в Смитфилд.

— Похоже, Харснету пока не очень-то везет в его розысках, — заметил Барак.

Началась сельская местность, и поэтому мы перестали каждую минуту опасливо озираться по сторонам.

— Лондон и его окрестности не так просто прочесать. Говорят, в Лондоне живут шестьдесят тысяч человек, и с каждым годом это число увеличивается.

— Ага, а богомольный народ подозрительно зыркает на любого, кто задает вопросы, даже если это Харснет.

— Убийца как раз и рассчитывает на обезличенность и анонимность, царящие в этом человеческом улье. Он не смог бы орудовать столь безнаказанно в каком-нибудь деревенском приходе или даже в маленьком городке. Там его изловили бы в два счета.

— Харснет называет его сумасшедшим и одержимым.

— Этот человек не одержим, — ответил я и решил рассказать Бараку о своем разговоре с Гаем.

И пока, оказавшись в районе Холборн, мы ехали вдоль богатых домов, выходящих фасадами на северную сторону, я поведал ему историю де Реца и Стродира.

— Они убивали потому, что получали от этого извращенное наслаждение, и ни Бог, ни дьявол были тут ни при чем.

Барак неохотно кивнул.

— То же самое можно сказать о любом из сильных влечений, которым подвержены мужчины. Если у кого-то возникает неудержимое желание избивать шлюх или заниматься содомией с мальчиками, то он, не в силах устоять, отдается во власть своей страсти. А в остальном этот человек может быть совершенно нормальным.

Барак искоса глянул на меня.

— Лорд Кромвель знал и пользовался этим с помощью своих шпионов в саутуоркских борделях. Они там высматривали посетителей, отличавшихся, гм, необычными пристрастиями.

— Понимаю, — тихо сказал я. — Это одержимость. Тайная, всепоглощающая одержимость жестокими убийствами.

Преодолев плотную толпу, собравшуюся в Смитфилде по случаю базарного дня, мы оказались на Чартерхаус-сквер. Там, на ступенях старой церкви, сидели всего трое нищих — два старика и старуха. Они были настолько стары и измождены, что вряд ли смогли бы пройти и десяток шагов. Остальные попрошайки переместились на рынок. Интересно, подумалось мне, помогают ли они трем этим немощным старикам, делятся ли с ними хотя бы крохами той скудной милостыни, которую получают сами?