Седьмая чаша

Тот бросил полный отчаяния взгляд на огонь, бушевавший за цветным стеклом, и заторопился к выходу с церковного двора. Кто-то опустился на колени и принялся молиться, прося Всевышнего пощадить церковь и не подвергать ее испытаниям во второй раз.

К нам подошел лорд Хартфорд. Наклонившись к уху Харснета, он зашептал:

— Я должен удалиться. Помочь я ничем не могу, а тут скоро соберется целая толпа. Как-никак пожар в церкви!

Харснет согласно кивнул.

— Да, милорд, так будет лучше.

— А я остаюсь, — решительно заявил сэр Томас. — Хочу поглядеть на все это.

На его лице был написан чуть ли не восторг. Старший брат с возмущением посмотрел на него, передернул плечами и величаво пошел к воротам.

Харснет смотрел на окно.

— Обратите внимание, — тихо сказал он, — по-моему, горит только в одном месте. И я не чувствую запаха дыма.

— А что это за шум? — негромко осведомился Барак.

За голосами молящихся и испуганным шепотом остальной толпы можно было различить странный звук, доносящийся из церкви. Затем послышалось какое-то приглушенное рычание, больше напоминающее звериное, чем человеческое.

— Боже Всемогущий! — воскликнул Харснет. — Да что там происходит?

На его лице, освещенном пляшущими отблесками пламени, читался испуг.

На церковный двор вбежал Финч с большим ключом в руке. Возле двери сразу возникла суматоха. Староста отпер ее и открыл нараспашку. С полдюжины людей бросились внутрь, но, словно окаменев, застыли на пороге. Раздался вопль ужаса. Сэр Томас Сеймур стал проталкиваться сквозь толпу, Харснет, Барак и я — следом. В нос мне ударила отвратительная вонь сгоревшей плоти и еще кое-что: запах рыбы, который первым учуял Барак. Переступив порог, мы застыли, парализованные кошмарным зрелищем, ожидавшим нас внутри.

Мужчина в белых церковных одеждах был привязан цепью к столбу нефа и пылал, подобно факелу, хотя вокруг него не было ни дров, ни какого-либо другого горючего материала. Кто-то из стоявших в дверном проходе потерял сознание, другие упали на колени и принялись молиться. Барак и сэр Томас прошли вперед, мы с Харснетом последовали за ними. Жар, исходивший от горящего человека, был столь силен, что нам пришлось остановиться футах в восьми. Мне никогда не забыть жуткого зрелища, открывшегося моим глазам.

Горел преподобный Ярингтон. Его сутана обуглилась, и из-под черных лохмотьев проступала багровая обожженная плоть. Из страшных ран в огонь стекала кровь и тут же с шипением закипала. Несчастный уже находился в агонии, широко открытые глаза обезумели от боли и страха. Рот Ярингтона был заткнут кляпом. Это его приглушенное мычание мы слышали, стоя возле церкви.

Выкатившимися глазами он смотрел на своих парализованных ужасом прихожан. Наконец кто-то истерично закричал:

— Воды! Принесите воды!

Трое мужчин бросились наружу, и Ярингтон проводил их взглядом. Однако было слишком поздно. Мы опоздали еще до того, как вошли в церковь. На наших глазах пламя добралось до его головы, и я, замирая от страха, смотрел, как густая белоснежная шевелюра вспыхнула, превратилась в огненный шар, а затем с шипением исчезла. Когда огонь стал пожирать лицо, голова несчастного резко дернулась вперед, и кошмарное мычание прекратилось.

— Дыма нет, — дрожащим голосом проговорил за моей спиной Харснет. — И нет дров. Это работа дьявола.

Прибежали мужчины, неся ведра с водой и факелы. Они осветили побеленные обычной штукатуркой стены церкви и догорающие останки, привязанные цепью к колонне. Воду выплеснули на то, что осталось от преподобного, и пламя погасло с шипящим звуком. От тела потянулись вверх тонкие струйки дыма. Сэр Томас подошел ближе, взглянул на почерневшее лицо и отступил.

— Он мертв. Фу, как воняет!

Я смотрел на труп Ярингтона, обвисший на цепях, на лохмотья сутаны, которые, казалось, вплавились в обгоревшую плоть. Кого-то позади меня натужно рвало, и даже Барак, несмотря на свой луженый желудок, был мертвенно-бледен. Но отвратительным было не только зрелище, но и вонь, вместившая в себя сразу два запаха — сгоревшего мяса и тухлой рыбы. Я взглянул на пол. Там стояли банки с какой-то густой жидкостью. Наклонившись, я нерешительно опустил палец в одну из них и поднес его к носу.

— Рыбий жир, — негромко сказал я. — Его облили рыбьим жиром. Возможно, жиром из тех самых огромных рыб, который сейчас продают повсюду.

Я повернулся к Харснету.

— Это и было топливом.

Хотя мои внутренности и без того скрутила тошнота, я снова посмотрел на лицо погибшего, задержав взгляд на кляпе. Во рту убитого коттера Тапхольма тоже нашли кляп. Оставалось предположить только одно: преподобного Ярингтона каким-то образом ввели в бессознательное состояние, принесли в церковь и привязали к колонне. Не хотелось думать о том, что он испытал, очнувшись и поняв, что горит.

Вокруг нас слышался испуганный шепот, люди хватались друг за друга, женщины плакали.

«Четвертый Ангел вылил чашу свою на солнце; и дано было ему жечь людей огнем».