Седьмая чаша

Мне и в голову не приходило, что Дороти может уехать так скоро, и эта новость обескуражила меня.

— У нас еще есть время подумать об этом, — сказала она. — Тут нужно закончить много дел. Не могу же я оставить все на Мэтью! Хотя все это время он был для меня надежной опорой.

Дороти посмотрела на меня и тепло улыбнулась.

— Помогаю чем могу, — смутился я.

— Представляешь, Мэтью, мой сын помолвлен! С дочерью бристольского торговца. Что ты на это скажешь?

Сэмюель вспыхнул.

— Поздравляю, — только и сказал я.

— Спасибо, сэр. Мы хотим пожениться в следующем году.

В дверь постучали, и вошла Маргарет.

— Гроб привезли, — тихо сообщила она.

Дороти вздрогнула, у нее снова сделался донельзя несчастный вид.

— Я пойду туда, — сказала она.

— Позволь мне, мама, — попросил Сэмюель.

— Нет-нет, я сама.

Она сжала руку сына и вышла из комнаты, оставив нас вдвоем. Воцарилась неловкое молчание. Тикали часы. Я посмотрел на деревянный фриз, задержав взгляд на том его углу, который нуждался в ремонте, а затем улыбнулся Сэмюелю.

— Есть ли какие-нибудь новости, связанные с вашим расследованием, сэр? — нерешительно спросил он.

Я понимал, что ему приходится непросто. Из-за обрушившейся на них трагедии он в одночасье стал главой семьи, со всеми вытекающими из этого обязанностями.

— Незнание причин, по которым отца убили столь страшным способом, причиняет маме дополнительные страдания. Если бы он погиб, скажем, в результате разбойного нападения, это тоже было бы ужасно, но все же объяснимо, но тот кошмар, свидетельницей которого она стала…

Он обеспокоенно посмотрел на меня.

— И еще вы сказали, что ей может грозить опасность. Почему?

Дороти сдержала данное мне обещание не говорить никому про два других убийства. Она не проронила ни слова даже собственному сыну.

— Я сказал это так, на всякий случай, чтобы она была осторожнее. Что же касается расследования, Сэмюель, то оно продвигается. Пока я не имею права сказать большего, но, если тебе от этого станет легче, могу сообщить: твоего отца убили не потому, что кто-то питал к нему недобрые чувства. Думаю, он привлек внимание… скажем так, сумасшедшего. Можешь передать это и матери.

— Но зачем такая секретность? — сердито спросил юноша. — Это беспокоит маму, хотя она этого и не показывает.

Я собрался с мыслями и медленно заговорил:

— Видишь ли, во всем этом замешана политика. Были и другие убийства, подобные убийству твоего отца, причем одной из жертв стал весьма важный человек. Но его лишили жизни по той же причине, что и твоего папу: его выбрал этот безумец.

— Значит, сумасшедший. — Сэмюель нахмурился. — Да, убить такого хорошего человека, как папа, и впрямь мог только безумец.

— Роджер действительно был хорошим человеком и замечательным другом. Но не донимай меня сейчас расспросами, я и так сказал тебе больше, чем нужно.

Юноша задумчиво кивнул.

— Бедная мама. Они так любили друг друга. — Он нервно усмехнулся. — Иногда я даже чувствовал себя брошенным, потому и остался в Бристоле, приняв решение жить самостоятельно. Но, несмотря на это, я любил папу. Он так много для меня сделал.

Сэмюель внезапно снова превратился в мальчика, раскрасневшегося от волнения, со слезами на глазах.

— Позаботьтесь о маме, сэр. Она говорит, что вы и Маргарет — ее единственные верные друзья.

— Обязательно, — пообещал я. — Обязательно.

— Мне хотелось бы, чтобы она вернулась вместе со мной в Бристоль, но она ведь такая упрямая.

В дверях появилась Дороти. Она была бледна, но держала себя в руках.

— На улице уже собираются те, кто пришел проводить Роджера в последний путь: его друзья, слуги… Пора и нам.

Я набрал в грудь воздуха и вышел из комнаты следом за Сэмюелем.

Глава 23

Роджера предали земле в мирном уголке старого кладбища при церкви Сент-Брайд. Во время заупокойной службы, когда священник говорил о том, что Господь призвал Роджера к себе, я не мог отделаться от мысли, что Всевышний мог бы подождать еще лет двадцать-тридцать. Я оставил Дороти и Сэмюеля, чтобы они побыли вдвоем, заехал домой за Бараком, и мы отправились на встречу с Харснетом.

Церковь Святой Агаты стояла на улице, ведущей от Темз-стрит к берегу реки. Архитектура этого района была хаотичной. Ветхие развалюхи, в которых жилье сдавалось внаем, постепенно уступали место современным каменным домам. Сама церковь была маленькой и очень старой, но с новой металлической кровлей и гордо возвышающимся над нею шпилем. Я вспомнил историю о том, как два года назад во время грозы этот шпиль обрушился, убив две семьи, проживавшие в соседних домах.

Когда мы добрались до места назначения, уже вечерело, и солнце висело почти над горизонтом. Дома и деревья отбрасывали длинные тени. Улица упиралась в серую ленту реки, где лодочники только что зажгли фонари на своих суденышках. Было время отлива, и я ощутил вонь от гниющего мусора на обнажившихся берегах.

У крытого входа на кладбище было привязано несколько лошадей и стояла группа мужчин в траурных одеяниях. При нашем появлении они повернулись, а один вышел вперед.

— Я могу вам чем-то помочь, джентльмены?