Седьмая чаша

— Всякое бывает, Владо. Давай познакомлю тебя с майором Бурским.

Санитары внесли носилки, врач занялся Нанай Маро, но уже через минуту выпрямился и обернулся к Бурскому.

— Обширный мозговой инсульт, — сказал он. — Пульс слабый, прощупывается с трудом. Кровоизлияние уже распространилось на оба полушария…

— Выживет?

— Неизвестно, счет идет на минуты, а до Пловдива трястись да трястись. По правде говоря, положение безнадежное. Но не будем терять время, надо ехать немедленно.

— Конечно, конечно, только одна небольшая формальность!

На глазах у изумленных медиков Бурский тщательно обыскал парализованного, обшарил все карманы, памятуя о случае с потайным кармашком Кандиларова. Снял с руки часы и два аляповатых золотых перстня с печатками.

Ничего интересного: бумажник с документами, сотня левов, ключи, маленькая записная книжка, чистая, неначатая. Единственная находка, заслуживающая внимания, — белый конверт в книжке, а в нем двадцать стодолларовых купюр.

Зачем Нанай Маро носил с собой такую сумму. Не готовился ли потратить доллары за границей?

Прежде чем «скорая» отправилась в путь, Бурский приказал милиционеру охранять пострадавшего вплоть до самой больницы. Затем отпустил Ивана.

— О чем это мы беседовали до приезда твоего знакомого? — спросил майор, когда они с Лилковым остались вдвоем.

— О том о сем… — Пухи устало потянулся. — Ты мне толковал о разнице между синонимами «смотреть» и «видеть». Так сказать, уроки майора Бурского.

— А, уроки! Давай-ка я тебя проэкзаменую. Поведай мне, пожалуйста, что же ты в этом доме видишь.

— Вижу, много чего вижу. Схватил бы за шкирку владельца дачи и без долгих разговоров — в каталажку!

— Откуда вдруг такая свирепость?

— От барахла здешнего, от каждой вещички. Не вижу, слышишь, не вижу я тут ничего отечественного, болгарского, все оттуда. Вот эта видеосистема — знаешь, на сколько долларов она потянет? А холодильник, гарнитуры, а ковры? Да здесь денежки прямо в воздухе летают, чувствуешь? Откуда они взялись, а? Откуда? У чиновника с зарплатой в несколько сот левов. Вор, ворюга! — Задохнувшись от гнева, Лилков помолчал и закончил вдруг: — Завидую я тебе! Твоей работе. Вот что.

Бурский рассмеялся.

— Не горячись, Пухи! И не завидуй моей работенке. Я занимаюсь убийствами, а объект твоего гнева — под прицелом другого ведомства. Можешь не сомневаться, оно скоро включится в наше дело. Успокойся. И я вижу, что не на трудовые доходы обставил свое гнездышко господин Бангеев. Но давай-ка продолжим экзамен. Я спросил: что ты видишь — не как журналист и гражданин, а как криминалист.

— Как бывший криминалист. Ладно. Некто на даче получил инсульт, наслаждаясь едой и коньяком. А когда… — Он задумался.

— Чтобы играть честно, должен тебя предупредить: по всей вероятности, этот некто и зашвырнул в озеро тело Кандиларова. Мы подозреваем также, что он — убийца. Но похоже, кое-кто уже пронюхал о наших подозрениях.

— Думаешь, ему устроили здесь инсульт?

— Считай это гипотезой, не больше… Итак, что еще ты видишь? Не забудь о сумках.

— Не забыл. Судя по ним, этот, как его…

— Насуфов.

— Да, Насуфов прибыл сюда, чтобы провести несколько дней на даче. Но случился инсульт, паралич. И если бы мы не подоспели, кто знает, сколько еще…

— Не забывай, первым забил тревогу Иван. Ну, Пухи, ты меня разочаровал. Ленишься думать и делать выводы из очевидных фактов. Ты знаешь, что последний автобус был здесь в воскресенье. Вчера до полуночи машины тоже не показывались — этого ты можешь уже и не знать. Что ж, по-твоему, этот громила пешком топал из Пловдива с двумя сумками?

— Пешком исключено. Наверняка была машина.

— Логично. А теперь куда делась? Сама вернулась, что ли?

— Значит, в машине был кто-то еще.

— Опять логично. Этот кто-то привез Насуфова — не к самой даче, иначе остались бы следы, а оставил машину на шоссе. Помог донести сумку и укатил. Это должно было произойти ночью, между часом и двумя. Посидели тут немного, закусили, потолковали и расстались.

— И что же, они на прощанье и по рюмочке не опрокинули? При такой-то закуске? — Лилков обвел рукою стол. — Только где же тогда вторая рюмка?

— Возможны несколько объяснений. Одно: «Я за рулем, вдруг гаишник остановит?» Второе: Насуфов открыл бутылку после ухода спутника. А самое вероятное третье: уехавший знал, что за напиток в бутылке, и потому не пил.

— Не думаешь ли ты…

— Думаю, думаю. Я обо всем должен думать. Анализ покажет.

— Но бутылка опустошена примерно до половины. Из нее пили и до того, как Насуфов опрокинул свою рюмку. А закусить он не успел: смотри, хлеб не надкушен, тарелка с закусками полным-полна, икра не тронута. Значит, уже первая рюмка его свалила.

— Браво! Теперь ты мне нравишься. В сумке еще четыре бутылки «Преслава». Но там мы вряд ли что обнаружим. В противном случае — с меня любой коньяк. Итак, вывод?

— Насуфов раньше пил из этой бутылки. Она была, как говорится, опробована, и потому он ни в чем не сомневался…

— Давай, давай, — поощрил приятеля Бурский.

— Выходит, яд всыпали перед последней рюмкой.