Читаем Сеченов полностью

Мария Александровна все более увлекалась клипенинским хозяйством, все меньше времени проводила в Москве, и снова Сеченов, как почти всю жизнь, жил на положении холостяка. Неудивительно, что приезд старых друзей так обрадовал его! Он снова обрел семейный уголок, в котором так нуждался; возобновились милые вечера за стаканом чаю и тихой беседой с Николаем Алексеевичем или музыкальные вечера с дочерью Умова — Олечкой. Сеченов слушал ее игру, пел с ней дуэтом, иногда пел и один.

Здесь познакомился он и с Митрофаном Ефимовичем Пятницким, будущим создателем «Ансамбля старинной песни», нынешнего хора имени Пятницкого. Пятницкий, признанный авторитет в области русской народной песни, приобрел редкий в те годы фонограф, чтобы с его помощью записывать народные песни. Однажды, когда, засидевшись довольно поздно у Умовых за музицированием, Сеченов собрался домой, а хозяева уговаривали его остаться, Пятницкий, неприметно установив фонограф за портьерами, записал на валик его голос.

— Нет уж, отпустите меня, — смеялся Иван Михайлович, — меня жена домой не впустит, меня дети дома ждут… — И захохотал своим заразительным звонким хохотом.

Валик этот хранится в музее Сеченова в том здании, где он столько лет заведовал физиологическим институтом.

В 1895 году исполнилось тридцать пять лет научной деятельности Ивана Михайловича. Множество адресов и поздравлений обрушилось на его голову, и на все надо было отвечать. А он терпеть не мог никаких торжеств и юбилеев, сразу же замыкался в свою скорлупу, когда чувствовал, что надвигается что-либо подобное. Всякое чествование было для него пыткой, и он становился угрюмым и злым и всячески старался уединиться в своей лаборатории, чтобы избежать встреч с коллегами и друзьями, которые непременно же — он предчувствовал это — захотят устроить какое-нибудь столпотворение!

Они, конечно, захотели и настигли его в его же лаборатории — в крепости, куда он так тщательно прятался от них.

Дверь лаборатории открылась, и в комнату вошли улыбающиеся Тимирязев, Столетов и Марковников. Иван Михайлович встал им навстречу и настороженно ждал. Выражение его лица при этом приблизительно говорило: «А ну-ка, посмотрим, кто кого одолеет!»

Первым заговорил Тимирязев:

— Мы, Иван Михайлович, так сказать, депутация от всех профессоров. Коллеги выразили желание отметить ваш юбилей, и мы все просим вас дать свое согласие и назначить день.

— Благодарю вас, Климент Аркадьевич, и вас, мои дорогие коллеги, и всех профессоров, которые выразили желание, но никак не могу согласиться! Отмечать тут решительно нечего, и никакого дня я не назначу.

На подмогу Тимирязеву выступил физик Столетов:

— Нам хорошо известна ваша скромность, дорогой Иван Михайлович, но и она не должна быть беспредельной. Событие это и для вас, и для нас, и для всей русской науки огромное, и не отметить его никак невозможно.

— Для русской науки важны результаты моей деятельности, а не подсчет годов, в течение которых она протекала. Для вас, дорогие друзья, важен не мой, как это называют, юбилей, — мне даже слово это претит! — а мое самочувствие. А оно у меня будет отвратительным, если только вы хоть что-нибудь затеете.

И как ни уговаривали, как ни доказывали ему — он не сдался. Никаких юбилеев, никаких торжеств! Под конец он уже совсем невежливо заявил:

— Честное слово, уеду на этот день из Москвы, если вы все-таки затеете что-нибудь!..

Он мрачно смотрел им вслед, когда они, смущенные и обескураженные, ушли из лаборатории. Потом лицо его просветлело, и он лукаво улыбнулся своему ученику Житкову, нечаянно оказавшемуся свидетелем этой необычной сцены.

— Депутация, конечно, мною любима и уважаема, но… юбилей — это безудержные преувеличения и прикрасы, и начинаешь чувствовать себя покойником, у которого после смерти всегда оказывается множество совершенно неизвестных ему при жизни заслуг. Да еще найдется любитель, такого наговорит, что готов будешь сквозь землю провалиться! Нет уж, слуга покорный, нет у меня охоты стоять с красными ушами! Вышел из этого возраста!..

Быть может, в эти дни он и ждал одного события, которое могло бы принести ему истинную радость; но оно не случилось: русская Академия наук по-прежнему не считала нужным раскрывать свои двери для прогрессивных представителей отечественной науки.

В конце концов его избрали почетным академиком… 4 декабря 1904 года. И тогда это уже было не радостно, а горько. И с горечью принимая это избрание как некролог семидесятипятилетнему человеку, стоящему на краю могилы, он написал благодарственное письмо, сухое и немногословное: «Приношу глубокую благодарность за оказанную мне высокую честь. Москва, 7 января 1895 года. И. Сеченов».

1895 года? Описка ли это? 1895 год — это год его юбилея, год, когда признание его заслуг Российской академией могло еще иметь какой-то смысл. Не об этом ли говорит дата, поставленная им на ответном письме?

«Поздно, слишком поздно, дорогие коллеги, я дождался высокой чести», — вот что невольно читаешь в скупых строках и в многозначительной дате коротенького письма.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии