На мгновение Торкель почувствовал раздражение. Теперь она проявляет излишнее упрямство — он ведь попросил прощения. Признал, что плохо разрулил ситуацию, но он все-таки начальник. Ему приходится принимать подобные решения и брать в группу тех людей, которых он считает наиболее полезными для расследования. Даже если это одобряется не всеми. Надо подходить к этому профессионально. Однако Торкель быстро решил не облекать такие мысли в слова. Ему не хотелось еще больше усложнять отношения с Урсулой, кроме того, он был по-прежнему не уверен, что присутствие Себастиана действительно пойдет на пользу расследованию. Торкель чувствовал, что ему требуется не только объяснить свои действия Урсуле, но и определиться самому. Почему он утром в ресторане не ответил Себастиану отказом? Он посмотрел на Урсулу почти умоляющим взглядом:
— Послушай, мне действительно надо с тобой поговорить. Можно я войду?
— Нет.
Урсула не открыла дверь пошире. Напротив, она еще больше прикрыла ее, словно ожидала, что он попытается вломиться к ней. Из комнаты донеслись три коротких, три длинных, три коротких сигнала. СОС — звонок мобильного телефона Урсулы.
— Это Микаэль. Я жду его звонка.
— О’кей. — Торкель понял, что разговор окончен. — Передавай привет.
— Ты сможешь сделать это сам, он завтра приедет.
Урсула закрыла дверь. Торкель постоял несколько секунд, пытаясь переварить услышанное. Микаэль не приезжал во время расследования с… да Торкель вообще не мог такого припомнить. Он был не в силах толком обдумывать, что это означает. Тяжелым шагом он направился обратно к лестнице, чтобы спуститься к собственному номеру. За последние сутки его жизнь значительно усложнилась.
А чего он, собственно, ожидал?
Он ведь снова впустил в нее Себастиана Бергмана.
Себастиан проснулся на диване лежа на спине. Должно быть, он задремал. Телевизор работал, правда, негромко. Шли новости. Правая рука была так сильно сжата в кулак, что болела до самого локтя. Снова прикрыв глаза, Себастиан стал осторожно распрямлять затекшие пальцы. За это время поднялся ветер. Стал все сильнее завывать в трубе вплоть до самого камина, но для едва пробудившегося Себастиана этот звук сливался со сном, от которого он только что очнулся.
Гул.
Мощь.
Нечеловеческая сила стены воды.
Он держал дочку. Держал крепко. Посреди всех криков, всех кричащих. Вода. Вздымающийся песок. Сила. Единственное, что он действительно помнил посреди этого безумия, — он крепко держал ее. Даже видел их руки вместе. Такое, естественно, невозможно, но нет, он действительно видел руки — ее и его. Был по-прежнему способен их видеть. Ее маленькую, с колечком, обхваченную его правой рукой. Он держал ее крепче, чем когда-либо вообще что-нибудь держал. Не было времени думать ни о чем, но он все же знает, что думал. Об одном, самом важном на свете — ему ни за что нельзя выпускать ее из рук.
Так он думал.
Одна-единственная мысль.
Ни за что, ни за что нельзя выпускать.
Но выпустил.
Дочка выскользнула.
Внезапно ее руки в его руке не оказалось. Вероятно, что-то поднялось с водными массами и ударило ее. Ударило его? Или ее маленькое тельце в чем-то застряло? Или застряло его тело? Он не знал. Знал только, что, когда весь в синяках, обессиленный, в шоковом состоянии очнулся в нескольких сотнях метров от того, что раньше представляло собой пляж, ее там не было.
Ни поблизости.
Нигде.
Его правая рука оказалась пуста.
Сабина исчезла.
Он ее так и не нашел.
Лили покинула их еще утром. Чтобы пробежаться вдоль берега. Она каждое утро совершала пробежки. Всегда приставала к нему. Читала нотации о пользе моциона. Тыкала мизинцем в мягкие складки на том месте, где когда-то была талия. Он обещал начать бегать. Когда-нибудь, во время отпуска. Обещал в принципе, не уточняя когда. Только не в этот второй день Рождества. Его он намеревался провести вместе с дочкой. Лили вышла на пробежку поздно. Обычно она бегала до наступления жары, но на этот раз они вместе позавтракали в номере, в широкой двуспальной кровати, а потом еще задержались и просто веселились. Всей семьей. Под конец Лили встала, поцеловала его, в последний раз чмокнула в щечку Сабину и, весело помахав им на прощанье рукой, вышла из номера. Бежать далеко она не собиралась.
Слишком жарко.
Вернусь через полчасика.
Ее он тоже так и не нашел.