Сеанс

— Я могу лишь сказать, Эленор, что это будете вы или никто. Я был вполне счастлив своей холостяцкой жизнью, я не планировал жениться; но вы завладели моим воображением так… Я и не подозревал, что им когда-нибудь может до такой степени завладеть женщина. А что касается вашего недуга, как вы его называете, вы правы, мы не можем быть уверены, что вы излечились; в вас живет сила, хотите вы того или нет, которую, по всей вероятности, можно лишь держать в узде. Я ее не страшусь, но многие люди страшатся. — Он склонился ко мне и взял мою руку; его рука была поразительно холодна. Он устремил на меня взгляд своих сверкающих глаз и продолжил: — Я с ужасом думаю, что вы можете попасть в руки тех, кто, узнав о вашем «недуге», просто заключат вас в сумасшедший дом, как, по вашим словам, это уже грозила сделать ваша мать.

— Но не могу же я выйти за вас замуж только из-за того, что… Вы должны дать мне время… — я замолчала, сообразив, что произнесла.

— Ну конечно же, — сказал он, улыбаясь, — сколько угодно времени! А я осмелюсь хотя бы питать надежду.

Ада и Джордж удивились, но вовсе не были поражены, услышав о его предложении, и мы засиделись допоздна, разговаривая об этом.

— Если ты не уверена в своих чувствах, — повторяла Ада, — ты не должна соглашаться; у тебя всегда будет родной дом — ты ведь можешь жить с нами.

Так что я пошла спать, твердо решив отказать Магнусу. Однако я знала, что не могу долго обременять Джорджа и Аду: Ада все еще тосковала о ребенке и все еще надеялась, что он у них появится, а жалованье священника, способное прокормить троих, будет далеко недостаточным для четверых. Я металась и ворочалась с боку на бок в постели, как мне казалось, часами, пока не уплыла в тяжелый сон со сновидениями, из которых мне запомнилось только последнее.

Я проснулась — или мне приснилось, что я проснулась — на заре, думая, что услышала голос матери, окликающей меня по имени. Не было ничего странного в том, что она оказалась в пасторском доме; я полежала некоторое время, прислушиваясь, но зов не повторился. В конце концов я поднялась с постели, прошла к двери прямо в ночной сорочке, и выглянула в коридор. Там никого не было, все выглядело так же, как наяву, но мною вдруг овладело предчувствие чего-то ужасного. Сердце у меня стучало все громче и громче, пока я не осознала, что вижу сон, — и тут обнаружила, что стою в кромешной тьме неизвестно где. Под босыми ногами я ощущала ковер, а под ним будто бы пересекающую его толстую кромку. Сердце мое продолжало бешено стучать, я вытянула вперед руку, и она наткнулась на что-то деревянное — как будто бы столб, потом я осторожно провела ступней вперед по ковру — ступня пересекла кромку, за ней оказалась пустота; от падения вниз головой с верхней ступеньки лестницы меня отделял всего один дюйм.

На следующее утро Магнус Раксфорд пришел снова, чтобы повторить свое предложение; на этот раз я его приняла.

В пасмурное весеннее утро, за несколько часов до того, как выйти замуж за Магнуса Раксфорда, я снова стояла у могилы Эдуарда. Сомнения овладели мною в тот же самый день: сообщая Аде и Джорджу о своем согласии, я расслышала в собственном голосе нотки напускной радости и увидела, как мое собственное смущение отразилось на их лицах. Почему я не сказала Магнусу на следующий же день, что я изменила свое решение? В конечном счете, это же прерогатива женщины — решать «да» или «нет». Потому что я дала слово; потому что я отказала ему в первый раз; потому что он удостоил меня своим доверием — причины множились, словно головы Гидры. Я порвала в клочки десятки листков с попытками написать Магнусу письмо, объясняя, что не могу выйти за него замуж, потому что не могу любить его так, как жена должна любить своего мужа: каждый раз, как я добиралась до этого «потому что», я слышала, как он отвечает: «Я не ожидаю столь многого: я лишь надеюсь, что со временем вы меня полюбите».