Сеанс

— Вовсе не щедрость, мисс Анвин: признание замечательного таланта, который наше общество… простите меня, я вовсе не намерен еще больше расстраивать вас. Я боюсь, что отчасти виноват в том, что произошло; я столько раз жалел о том, что поощрял его желание написать Холл.

— Вам не следует винить себя, сэр, — сказала я, думая о том, как ярко проявляется сила его духа по сравнению с мистером Монтегю. — Даже если бы вы запретили ему это делать, Эдуард нашел бы способ как-то проникнуть туда: это вовсе не ваша вина.

— Вы очень добры, мисс Анвин.

Мы немного постояли молча, глядя на могильную плиту Эдуарда, на которой была сделана надпись: «Ушел в мир света».

— Самое ужасное, — сказала я, не глядя на Магнуса Раксфорда, — знать, что он встретил смерть из-за встречи со мной. Я имею в виду то посещение; я ведь так ему и не сказала об этом.

— Вы полагаете, если бы вы ему сказали, это могло бы что-то изменить? — спросил он, словно эхом повторив слова Ады.

— Скорее всего — нет, но кто знает… Вы ведь сами сказали, что если бы молодой человек точно такой внешности скончался бы, то это доказало бы, что я — ясновидящая.

— Скорее, заставило бы предположить, а не доказало бы, мисс Анвин. Однако — да, я считаю, что у вас хватит мужества признать, что вы, вполне возможно, ясновидящая.

— Нет! — воскликнула я со страстью. — Вовсе нет! То есть я хочу сказать, не хватит у меня мужества. Как смогу я жить с кем-то, кто мне близок, не говоря уже о тех, кого люблю, зная о себе такое? Это злой дар, коварный, злокачественный недуг; я бы отдала руку на отсечение, только бы от него избавиться! — Тут я разрыдалась.

Если бы он попытался меня утешать, я думаю, я бы отшатнулась, но он такой попытки не сделал; стоял молча рядом, не двигаясь с места, даже с ноги на ногу не переступая, пока я не пришла в себя.

— Мисс Анвин, — сказал он наконец, — если бы вы позволили мне еще раз попытаться месмеризировать вас и таким образом, как я надеюсь, прекратить подобные рецидивы, я почел бы это за великую честь для себя. Так случилось, что я теперь остановился в «Корабле» — опять, знаете ли, эти дела с имением — и у меня нет пока срочных обязательств в Лондоне. Я целиком и полностью в вашем распоряжении.

Я опять подумала о его великодушии по отношению к Эдуарду и о моей собственной неблагодарности к нему в тот день, и после недолгих колебаний приняла его предложение. Он сказал, что заедет на следующий день, поклонился и решительно зашагал прочь, оставив меня задаваться вопросом: неужели он тоже приходил навестить могилу Эдуарда? И еще: почему же он остановился в Чалфорде, когда его поверенный (теперь, по-видимому, компаньон мистера Монтегю) живет в Олдебурге, в десяти милях отсюда?

На следующий день, в два часа пополудни, Магнуса Раксфорда снова провели в малую гостиную в передней части дома. Погода была сырая, унылая; ночью я спала дурно, а утро провела, бродя взад-вперед по дому, стараясь подготовиться к его приезду. Меня поддерживала уверенность, что Ада — которая теперь точно знала, зачем он пришел, — читает книгу в столовой, рядом, за стеной, так что я объявила, что готова сразу же начать. Однако мой страх вернулся тотчас же, как только Магнус Раксфорд задернул шторы. Я попыталась сосредоточить внимание на вращающейся монете, почувствовать сонливость, но пала жертвой иллюзии, что он превратился в лицо без тела, с огоньками свечей вместо глаз и с отсеченной рукой, плавающей в воздухе над столиком. Я старалась представить себе, что сжимаю в руке ладонь Ады, но почему-то сознание, что она — по другую сторону стены, делало это невозможным. Глаза мои не желали закрываться, я обнаружила, что прислушиваюсь к звучанию странных, вибрирующих полутонов в голосе Магнуса, а не к словам, которые он произносит речитативом. Холодок сквозняка вдруг коснулся моей щеки. Пламя свечи затрепетало и едва не погасло, так что бестелесные черты напротив меня вроде бы конвульсивно сморщились, глаза на миг вспыхнули огнем.