Сделка-only (СИ)

— Логично. Она будет на особых условиях. Заключенная здесь и сейчас. Между мной и тобой. Одна-единственная, нерушимая. Которая никогда и ни при каких обстоятельствах не сможет быть отыграна назад. Запомни: никаких правок, никакой обратной юридической силы, никаких форс-мажоров и невыполнения обязательств с твоей стороны.

— Только с моей? — цепляюсь к словам.

— С моей тоже.

— Подожди, но как я пойму, какие требования должна выполнять, если ты не даешь мне прочитать документ? — хмурю брови.

— В этом и суть доверия, Вера Владимировна, — хмыкает Виктор Алексеевич. — Я озвучу тебе условия на словах, а ты просто перевернешь этот документ на последнюю страницу и поставишь внизу автограф.

— Не читая?

— Не читая.

А если не подпишу?

Боже, как же я хочу задать этот вопрос, но…

Почему мне кажется, что сейчас мы вновь играем в шахматы? Только в этот раз не деревянными фигурками, а нами самими. И каждый мой рисковый шаг, желание показать характер или огрызнуться, приведут не просто к моей или его победе, а к тому, что доска под нами расколется на части. И второй попытки не будет.

А ее точно не будет, понимаю, глядя в серьезные глаза оппонента. Слишком сильно я его задела своей самостоятельностью и пренебрежением к словам.

Арский — мужчина. Всегда и во всем. И тут без вариантов. Либо с ним и за ним полюбовно, либо…

— Еще пара моментов, Ве-ра, — произносит он, когда от возникшей паузы внутренности начинают завязываться узлом. — Первый, ни один из озвученных пунктов не подлежит обсуждению. Я перечисляю — ты подписываешь… или не подписываешь. А это уже, второй пункт. Тогда мы просто и мирно расходимся…

… навсегда.

Добавляю неозвученное им слово.

Незаметно посильнее сжимаю кулаки и, превозмогая оцепенение, сковавшее тело в невидимые путы, киваю.

— Я слушаю.

Прежде чем начать, Виктор откидывается на спинку собственного кресла и несколько безумно затяжных секунд меня изучает. И пусть мне это только кажется, но я хочу верить, что в серых глазах мелькает не холод, а тепло, то тепло, которым этот мужчина так щедро делился со мной всего лишь сутки назад.

— Ты — становишься моей женой и в ближайший год радуешь меня новостью о наследнике. Я — самостоятельно, целиком и полностью закрываю все твои вопросы с Игнатовыми, включая «Гора-Строй».

«Гора-Строй» — тот самый камень, который удавкой на шее тянул меня на дно. Крючок, который до кровавых росчерков цеплял и удерживал, не позволяя рыпнуться в сторону.

Не могу сдержать протяжного выдоха, но делаю его максимально беззвучно. Чувствую себя шариком, который взяли и резко проткнули. Вот только вместо того, чтобы с шипением вбиваться в асфальт, он устремляется ввысь.

Да, Виктор прав, озвученные им пункты рождают в голове массу вопросов, требуют десятки уточнений и сотни пояснений. Особенно тот, который он обязуется выполнить сам. Потому что это не только гораздо больше, чем я могла ожидать, это… чудо, которое вам протягивают в открытых ладонях. Он не просто собирается меня простить за глупости, совершенные по незнанию, он планирует меня же защищать.

Меня… саму себя уже обвинившую в косвенной причастности к смерти его сестры.

Доверие?

Да, именно с него всё и началось. С того чувства, которое я, оказывается, давно где-то потеряла и не заметила. А сидящий передо мной мужчина, молчаливо наблюдающий за сменой эмоций на моем лице, не захотел мириться и теперь настойчиво и жестко, как умеет, пытается его вернуть. Впихнуть в меня. Сделать другой.

Готова ли я меняться?

Хороший вопрос.

Но и ответ известен.

Готова. С ним.

Больше ни секунды не медля, подхватываю ручку, переворачиваю договор, не видя в нем ни одной буквы, отгибаю последний лист и подрагивающими пальцами вырисовываю чуть кривоватый автограф.

Я свой выбор сделала.

Глава 36

— Спасибо.

— За что? — хмурюсь.

Засмотревшись, как Виктор пододвигает к себе документ, неторопливо расписывается и после убирает его в ящик стола, пропускаю момент, когда он вновь сосредотачивает все внимание на мне.

— За доверие, Вера.

Его голос по-прежнему нейтрален, но взгляд.

Он меняется. Смягчается и светлеет. Это выглядит так, будто сквозь тяжелую, почти черную тучу прорывается и выскальзывает солнце, моментально освещая все вокруг.

Арский не только сам — хамелеон, ловко умеющий менять маски, но и взгляд у него соответствующий. Безумно говорящий.

Или это я настолько заточена на него самого и его эмоции, что улавливаю самые незначительные нюансы и оттенки?

И реагирую.

Чутко. Остро. Мгновенно.

— Я боялась. Боялась тебе говорить, — спешу объяснить причины своего молчания, — я боялась, что ты не поймешь и оттолкнешь…

Складываю руки на коленях и сжимаю в замок.

Говорить о собственных страхах сложно, но я больше не хочу, чтобы мои поступки понимали неверно и трактовали искаженно.

— И тогда я…

— Стоп!

Одно негромко произнесенное слово обрывает мою речь на полуслове и заставляет поднять взгляд.

— Так не пойдет, — произносит мужчина, качая головой.

Не понимаю его. Сдвигаю брови и прикусываю губу.

Не нужно рассказывать?

Ему неинтересно?

Или он сейчас куда-то спешит? И я должна буду…