Сделано в ССССР Роман с китайцем

Напившись, Гагарин превращался в другого человека, мягкого, сентиментального, даже слезливого. Его начинало умилять все и всё, что вокруг, также обострялись мысли о дальних странах, путешествиях на яхте под белым парусом (он физически ощущал соленые брызги океана и палящие солнечные лучи, покой и негу анонимной прибрежной местности). Вот и сейчас легкомысленные видения увлекли его на другой край земли, он стал засыпать, мотнул головой, проснулся, пришел в себя, осознавая, что дома, на выселках, в пыльном углу

(комнатные растения давно засохли, превратившись в собственные скелеты), свечи таинственно, как на похоронах или поминках, мерцают

(блики по стенам), а перед ним блокнот.

И тогда Гагарин, единым порывом, решает сжечь непонятную вещь, в которой вся его сила и вся его слабость. Денег ему все равно хватит.

И надолго. А если не хватит – заработает еще. Дана его любит. А если не любит, то и хрен с ней. Олег берет блокнот и подносит его к свече, истончающей удушливый ванильный запах. Почему-то корешком, нижним уголком.

И терпеливо держит, ощущая дрожь в руке и во всем теле. Переплет покрывается копотью, чернеет, а потом первый язычок пламени пробегает по нему, словно стараясь ужалить Олега за пальцы. И тогда

Гагарин мгновенно трезвеет. Он отдергивает руку, холодный пот выступает у него на лбу и между лопаток. Уже другими, тверезыми глазами Гагарин смотрит на причиненный талисману ущерб. Минимальный.

Могло бы быть и хуже.

Олег замечает, как бешено колотится его сердце. Он идет на кухню и достает из белого шкафчика аптечку с валокардином, ругая себя последними словами.

– Ну и дурак же вы, Олег Евгеньевич, неудачник, поп-расстрига, мудило кемеровское…

"Неудачник" – до сих пор самое страшное для него ругательство с тех пор, как покойный отец пригвоздил, предвидя долгое, горделиво-горбатое одиночество, отсутствие угла, детей, тепла… Вот откуда огонь, который сам зажег и сам же испугался.

А счастье было так возможно…

82.

Забыл, кем был, а новым человеком не стал. Еще не стал или не дано уже? Тайное знание навалилось свинцовой тяжестью, припечатало к земле. Олег стал тяготиться талисманом, бояться его возможностей.

Он дважды пытался избавиться от блокнота. Первый раз после бессонной ночи (под глазами темные круги, сивушный перегар) вскочил в красный свой автомобиль и помчался за город, выкопал в перелеске ямку и похоронил искушение, предварительно упаковав его в целлофановый пакет. Потому что знал, что вернется, потому что сам себе не доверял

(никогда не доверял и всегда ждал подвоха), лихорадочно пытаясь запомнить место, где.

Три дерева от шоссе, потом десять шагов вправо до молодой березки, потом повернуться на 180 градусов и еще десять шагов до трех елей, между которыми и. Разровнял землю, присыпал сухими листьями, иголками. Это хорошо, что лес смешанный, почему-то подумал, когда возвращался к машине, отряхивая на ходу руки.

В подъезде столкнулся с соседкой, заплаканной и еще более согбенной.

Ну из соседней квартиры, что сидит в метро, смотрит на пассажиропотоки, опускающиеся и поднимающиеся по эскалатору, и справок не дает. Та кинулась к нему, как к родному, начала причитать, ввалилась в квартиру, постоянно извиняясь. Из ее скороговорки Гагарин понял, что внучок ейный Эмка (Эммануэль, если помните) скопытился, рак крови, лежит-умирает, сказано священника звать, потому что надежды никакой.

Гагарин собрал волю в кулак, пришел в себя (если тебе плохо, помоги тому, кому еще хуже, оно и отпустит), плотно сел на телефон, начал обзванивать коллег. Соседка стояла рядом, словно бы этими звонками он мог что-то решить, помочь ребенку. Она, простая и несчастная, не знала, что делать, растерянная, мгновенно подсаживалась на чужую инициативу, заменяющую ей собственные усилия.

83.

Очень скоро диагноз подтвердился. Доктора в телефонной трубке говорили тихо и сосредоточенно. Олег представлялся.

– Здравствуйте, это доктор Гагарин из первой городской реанимации…

И тогда его коллеги начинали говорить чуть более бодро. Но так же тихо и сосредоточенно. Олег слишком хорошо знал этот тон, его тоже иногда, в прошлой жизни, беспокоили родственники и знакомые погибающих пациентов. Скорбная мина на лице и стальная вата в голосе

– профессиональная маска спасателя. К некоторым она прирастает так, что потом не отнять, так и живут – в скорби. В вечной скорби вины и соучастия.

Соседка терпеливо ждала. А Олег напряженно думал. На подошвах башмаков хрустел придорожный песок. Палая хвоя пристала, запутавшись в шнурках (Олег покупал только коричневые туфли и только со шнуровкой – четко убежденный в том, что это классика и она никогда не выйдет из моды. Он терпеть не мог всех этих новшеств, связанных с изменением формы носка, сначала в сторону предельной тупости (едва ли не квадратности), затем – в сторону восточной узости, задранной, как у Карлика Носа на каких-нибудь средневековых миниатюрах. Только умеренность и классика. Только покой и воля. Покой и воля.)