Чудны дела твои, Господи! Королёв украл несколько снимков, замусолил их постоянным ношением во внутреннем кармане пиджака. Он уже давно знал их наизусть, он уже давно не смотрел на них, просто носил как знак причастности. К чему? Он и сам бы не смог ответить на этот вопрос. Похудел, осунулся, стал задумчив, хотя спроси – о чём он сейчас, где он? – Сашка бы и не ответил. Пытался писать стихи, напросился в гости к Денисенко, слушал тупые разговоры очкастой
Жени, попросил чистую пепельницу, когда хозяева оставили его одного в комнате, коршуном кинулся к фотоальбому и похитил заветный фетиш.
Даже не задумываясь о том, что может выдать себя зиянием пустой страницы. Хотя как выдать – зачем ему (или кому бы то ни было ещё) случайная, проходная фотография из Петродворца с несчастным (змеюка
Женя виновата?) Денисенко…
Понял, что не хватает информации о девушке, в пять минут собрался в
Питер. В Пулково было холодно, ветра-ветра, добирался до города в переполненном автобусе, кинул вещи в камере хранения и побежал на вокзал. Электричка, фонтаны. Бродил мимо шумных толп, вглядывался в лица. Белобрысого парика не нашёл. Напился в садово-парковом ресторане. Ночью спускался по лестнице большого каскада и пел заглавную тему из "Шербурских зонтиков". В ресторане к нему привязался немой человек с выразительными глазами. Что-то пытались друг другу объяснять. Немой кивал, выделывал гибкими пальцами всякие па… Песенку из "Шербурских зонтиков" пели вместе с глухо-немым -
Королёв своё, случайный собутыльник – своё, гортанное, мучительное… Спускались, обнявшись: кино.
Потом трезвел на берегу канала, встречал рассвет с видом на
Кронштадт. Замёрз. На траве выступила роса. Появились первые посетители, парк снова ожил. Придумал себе смотровую площадку со стороны нижнего парка – на том самом месте, знакомом по фотографиям, где. Ближе к полудню появилась она. Под предлогом фотографирования познакомились, закадрились. Ужинали уже вместе. После трудного рабочего дня, который весь провёл зазывалой – уговаривал туристов сфоткаться на память, громко смеялся, куражился. Катя (так звали актрису) смотрела во все глаза на добродушного богатыря (в школе
Королёва так и звали – Алёша Попович, бабский угодник), невесть откуда взявшегося в её жизни, дырявой, как старый, испорченный зонтик.
Не разочаровала. Оказалось, что всё, что он ещё дома про неё надумал
(начувствовал), – правда. Чудны дела твои, Господи! Утром сделал предложение. В убогой комнатке на скрипучей кровати. Перед тем, как пойти умываться. Коммуналка оживала вместе с Сашкой и открывшимися перспективами. Катя задумчиво гладила родинки у него на спине, думала. Молчала. Серьёзная, несмотря на несерьёзность занятий.
Студентка театрального, искусство – её судьба, её стихия. Блин.
В принципе согласна, но не сейчас. Учёба, дипломный спектакль, наследие Гротовского, "жестокий театр" Арто. Королёв слушал, ничего не понимая, не вникал в частности, строил планов громадьё – дача с верандой, жигулёнок, новый мебельный гарнитур – чтобы жизнь в радость. Но вслух не рассказывал, боялся спугнуть чистую духовность.
– Знала бы ты, как же я настрадался в одиночестве, когда ешь все эти будни, как хлеб жуёшь, – хотелось закричать ему на всю пропитанную историей и сыростью округу, но он сдерживался, отмалчивался, буравил взглядом грязный пол.
Договорились, что чувства ещё испытать надо. Поэтому теперь часто мотался в Питер, жил рядом с общагой, в бывшем доходном доме с узкими коридорами и запахами, сочащимися из тёмных углов. Ждал её после лекций и занятий, вечером ходили с чёрного хода по всяким театрам, смотрели модные спектакли. Ничего не понимал. Ночью она, лёжа на нём, объясняла. Рассказывала про Гротовского. Грудь у неё совсем маленькая, с шоколадными пирамидками сосков, шея худенькая как у цыплёнка, соплёй перешибить можно. Нежно душил её, оставляя на коже розовые следы, которые медленно таяли. Бритые подмышки с запахом шарикового дезодоранта, бледная-бледная бедность, сколько же во всём этом настоящего, непридуманного очарования!
На антресолях пылится костюм елизаветинских времен, доставшийся по наследству от старшей и опытной подруги. Весной его достают, чистят, латают дыры. На открытие фонтанов Королёв приезжает с фотоаппаратом, просит, чтобы их сняли вместе. "Ты всё поймёшь, увидев мой дом" – пел эстонский певец Йак Йолла. Песенка про дом, увешанный рисунками с лицом возлюбленной… Александр Юрьевич Королёв сделал сотни
Катиных снимков, в костюме и без, увесил ими холостяцкую берлогу, вход в которую заказан даже его брату Мишке. Потому что история эта ещё далека от завершения…
Вот ведь люди. Странные… Снова исполнил Танечкин номер. Глухо, даже гудков нет. Значит, точно не судьба. На сегодня хватит тревог и хлопот, а завтра – будет день и будет пища, он же завтра в ресторан идёт!
Между прочим, это большое и кропотливое искусство – заполнение вечеров одинокого мужчины. Планировать бесполезно, вечерние занятия