И я буду размахивать пушкой, сколько захочу, – они и без того уже меня засекли! Я чувствую.
Лео подполз, сел между ними.
– Лео? Неужели ты позволишь этому доморощенному спецназовцу… Что же нам делать?
Снова этот просительный тон в голосе отца. Лео не ответил. Повернулся к плите, согрел лицо. Сумка так и стояла на полу. Он открыл ее, выхватил две пачки.
– Они… почти на тридцать процентов из хлопка. Из хлопка. Ты знал, отец?
Пачка сотенных и пачка пятисотенных.
– От этого бумага прочнее. Ее труднее порвать. Знаешь, откуда мне это известно? Я их мыл. В ацетоне и воде. И много, вообще-то. Они были в краске, оттого что взорвалась химическая ампула. А потом надо было их просушить.
Он открыл дверцу топки.
– В сушилке чертов хлопок дал усадку; купюры стали слишком маленькими, даже на автоматической заправке не годятся. Я раньше понятия не имел, что у бумажных денег тканевая основа. Тысячи крон испортил, пока сообразил, что сушить надо на веревке.
Лео сунул в огонь первую пачку, стокроновые купюры.
– Ты что делаешь! – выкрикнул Яспер, но не в ярости, а в удивлении. – Мы что, сдадимся? Лео, сдаваться нельзя!
– Тогда ложись на пол. Ты сам сказал, что они тебя засекли.
Он сунул в топку вторую пачку, пятисоткроновые купюры, они тоже вспыхнули.
– Хорошо, что ты сжигаешь эти хреновы деньги, – сказал Иван, сидя на полу рядом с сыном и глядя в топку. – Ведь иной раз, Лео, надо просто примириться.
Резкий сильный жар на лице, словно тонкая скорлупа.
– Примириться? Черта с два они получат эти хреновы бабки!
Лео опять запустил руку в сумку, обе руки, глубоко. Осталось шесть пачек. Только пятисотки.
– Не видать им ни денег, ни меня.
Он продолжал уничтожать содержимое сумки, затолкал в топку оставшиеся деньги и закрыл ее.
– Меня они не возьмут. Понятно, отец?
Жар от сотен тысяч крон был таким же, как от поленьев, только прогорели они быстрее.
Полная тишина. Иван сел возле углового столика в гостиной, защищенный двумя стенами, руки у него дрожали, когда он свернул последнюю самокрутку из последних крупиц табаку. Лео помешивал кочергой деньги, пока они не превратились в угольки и пепел. Яспер ползал по полу, стараясь следить за всеми окнами, прослеживая движения теней, оружие он снял с предохранителя и переключил на автоматический огонь.
С этой минуты каждый мог делать все что угодно.
Джон Бронкс и раньше видел такие глаза.
Но эти окаймленные черной маской глаза, в которые Бронкс смотрел сейчас, были на его стороне.
Отряд спецназа. Шестнадцать сотрудников элитарного полицейского подразделения, вооруженные автоматическими и снайперскими винтовками, рассредоточились в снегу и укрылись за толстыми стволами елей.
Зона поисков наконец-то сузилась.
По запросу Бронкса четыре тяжелых спецавтомо-биля, похожих на маленькие танки, покинули место дислокации в Сульне и спустя пятьдесят семь минут выехали на дорогу в нескольких километрах к северо-западу от городка. Тем временем кинологическое подразделение вышло от кювета с брошенной машиной к дому и только что окружило его. Следы ведут к входной двери. Три пары следов, и теперь Бронкс знал, что принадлежат они отцу, сыну и другу детства сына, что вооружены эти трое шведскими АК-4 и боеприпасов у них полным-полно. В конце концов она все рассказала, женщина, изображавшая растерянность, рассказала все, вплоть до точного числа обойм у каждого в самодельных жилетах.
– Как долго еще… по-вашему? – спросил Бронкс у командира подразделения.
– Мы не спешим, – ответил тот.
– Кинолог считает, они пробыли здесь примерно полчаса.
– Мы ждем удобной минуты.
Снег перестал. Мороз ослабел. Пейзаж как на красивой рождественской открытке. В самом деле. Мирная картина. Освещенный домик, пушистый снег, словно вата, на водосточных желобах и фруктовых деревьях, дым над трубой.
Но это не рождественская открытка.
Свет, вероятно на кухне, зажгли вооруженные грабители, которые не остановятся перед перестрелкой с полицией. Совершив десять грабежей, они выпустили в гуще людей больше пуль, чем любая другая шведская банда до них.
Спецназовцы уже пытались вступить с ними в телефонные переговоры.
Теперь и Бронкс набрал номер стационарного телефона. Сквозь щели и окна они слышали, как внутри раздался звонок. Новая попытка убедить людей в доме добровольно выйти с поднятыми руками. Телефон все звонил, но трубку не сняли.
Им дали другой ответ. Весь свет в доме разом погас.
Они не сдадутся.
91
Три с половиной миллиона крон по объему куда меньше, чем кажется. Даже не заполняют спортивную сумку. А когда суешь пачку за пачкой в трескучее оранжевое пламя, оборачиваются пеплом, который вообще не занимает места.
Иван лег на пол в гостиной.
– Лео?
Сын прополз к окну, настолько близко, что он бы мог схватить его ботинок. Все тело сжалось и напряглось, когда он осторожно отпер оконную раму и толкнул ее наружу, спихнув сугроб с подоконника.
Щель в несколько сантиметров. Путь наружу.