Сделай ставку и беги

* * *

Вика и Вадичка пересекли несколько улиц. Убедившись, что опасность больше не угрожает, она остановилась на обочине, выискивая взглядом такси.

Остановился и Вадичка. Он всё не мог успокоиться.

– За пакостника он мне отдельно ответит! Это я при тебе сдержался. А при случае посчитаюсь. Ишь каков! Любит, как погляжу, молоденьким девочкам пыль в глаза пустить. Ему можно хохмить, а другим, видишь ли, нет.

Он скосился на реакцию Вики. Слишком заметно было впечатление, которое произвел на нее Листопад. И это Вадичку сильно беспокоило.

Со стороны Тверского проспекта появилось такси. Заметив поднятую руку, таксист принял к обочине.

Вадичка разудало ощерился:

– Ну что, вечером на хазе?

– Зачем?

– Так, как обычно. Покувыркаемся. Совершим обоюдоострый коитус!

– Не совершим! – Вика отрицательно мотнула головой, уселась на заднее сидение. – Занята я.

– Надолго?

– Навсегда, – услышал Вадичка то, чего боялся.

Машина тронулась.

Ни для Вадички, ни для Вики разрыв не стал полной неожиданностью. Любви к нему она не испытывала никогда, а затем устала и от однообразных приколов, которыми поначалу он ее увлек.

А встречаться продолжала и не изменяла разве что из благодарности за первый сексуальный опыт да из своеобразной женской порядочности – поменять одного нелюбимого на другого мешала брезгливость.

Но об этом Вика не думала. Размылся в памяти Вадичка, как акварельный набросок, облитый водой. Вроде что-то было. Но через расплывшееся пятно и не разберешь. По дороге на вокзал она откинулась на сиденьи и чуть заметно, уголками губ улыбалась, вспоминая косящий взгляд Ивана Листопада. Не нахальный – привыкшего к безнаказанности шкодника, а требовательно-наглый взгляд сильного, не знающего удержу в желаниях мужчины.

Вадичка же глядел вслед уходящей в навсегда любовнице. Знакомство с нею он начал с уверения, что любовь не имеет никакого полового значения. Но за прошедшее время, не признаваясь, привязался к Вике настолько, насколько вообще был способен на привязанность к другому человеку. Он едва сдерживал желание заскулить.

Впрочем и его мысли очень скоро переключились на другое. Шкода и впрямь получилась крутая. Может, и с последствиями. Так что совет на время пересидеть выглядел не таким уж бестолковым. Вадичка задумался.

* * *

Иван стремительно пересек несколько улиц, прежде чем запыхавшийся Антон нагнал его:

– Успокойся, Ваня. Просто он по жизни такой отвязный. Делает, не приходя в сознание, потом думает. Одно слово – Вадичка!

– Поп Гапон он! – непримиримо объявил Листопад. Ярость всё еще бушевала в нем. – Легко выглядеть с фасаду Вадичкой, если с жопы ты – Кириллович. Ладно сам шкодит! Так он других втягивает. А у этих других папеньки обкомовского нет. Ты хоть понимаешь, шо он сделал? Теперь наверняка искать начнут. А чего меня искать? Обком, вокзал, колокольня на Тверской. Я по росту, считай, четвертый. И в ментуру попадать никак нельзя. Назад ходу не будет, – Иван вспомнил про Звездина. Призадумался. – Надо срочно нычку найти. Хотя бы на месячишко, пока всё не утихнет.

Сзади, нарастая, к ним приближалась разудалая многоголосая песня: «Здравствуй, милая картошка-тошка, тошка, тошка!»

Обдав гарью, мимо проскочил автобус, заполненный отъезжающими в колхоз студентами.

Глаз Ивана хитро закосил.

– Антошка, Антошка, пойдем копать карто-ошку! – привирая мотив, пробасил он.

Антон понимающе кивнул.

В закромах Родины

Проректор университета по хозяйственной части Давид Менделевич Файн поднял глаза, и взгляд его наполнился изумлением. В дверях кабинета, одетые в сапоги и ватники, с рюкзаками в руках, стояли второкурсник юридического факультета Антон Негрустуев и – откомандированный из сельхозинститута аспирант Иван Листопад.

– Отправьте нас в колхоз, – коротко потребовал Негрустуев.

Давид Менделевич, хоть и еврей, но мыслью неспешный, внимательно всмотрелся, добросовестно пытаясь понять подоплеку происходящего.

– И чего надо-то? – переспросил он.

– Родине помочь хотим. Туго у Родины в этом году с урожаем, – пробасил Листопад.

– А в прошлом что, легче было? – Файн озадаченно поскреб свою перламутровую лысину мыслителя. – И давно вас это… озарило?

– С утра, – лучезарно сообщил Антон. – Проснулся и – сразу вопрос: почему здесь? Почему не в поле? А тут и Иван подошел.

– То есть обоих сразу осенило?

– Совсем совесть проклятая заела, – доверительно пожаловался Листопад. – Я уж ей и так, и эдак: мол, диссер надо дописывать. А она: на пашне готовься.

– Вообще-то аспирантов мы в колхозы, если только руководителями посылаем, – напомнил Файн.

– Сам хочу. Своими руками, – Листопад протянул к проректору большие ладони, но тут же и убрал, – руки предательски потряхивались. – Деды под танки бросались, отцы – целину поднимали. Что ж мы-то, вовсе потерянное поколение?

Растроганный Давид Менделевич шмыгнул носом.