Сделай ставку и беги

– Сами только с похорон вернулись. Мать-то извелась вся. И так горе. А тут еще о тебе, непутевом, голова болит. Ведь ни слуху ни духу. Тайка! – повернулся Петр Иванович к застывшей дочери, – дозвонись живо тете Даше, скажи, что нашелся. А ты – пошли в гостиную!..

Тридцатиметровая гостиная академика, как и вся пятикомнатная квартира на Котельниках, блистала изысками спецраспределителей – от немецкой люстры до чешского хрусталя на румынской «стенке».

– Как это случилось? – прохрипел Иван.

– Обширный инфаркт, – Петр Иванович выставил вазу с фруктами, неспешно разлил по рюмкам «Камю». И все-таки дрожь в пальцах скрыть не сумел. – На руках у меня, можно сказать… Вот до сих пор и не оправлюсь. Ну, помянем!

Крохотную рюмочку, затерявшуюся меж пальцами, Иван запрокинул в себя, будто стопку валокордина. Выдохнул:

– Отец, он что-нибудь сказал? Для меня?

– Для тебя – нет. Про тебя сказал. Завещал мне, чтоб в люди, понимаешь, вывести. Так что отныне для тебя здесь, можно сказать, отчий дом.

– Спасибо, дядя Петь.

– Спасибой в этот раз не отделаешься. Да, задал братан задачку, – Петр Иванович скептически оглядел схудившегося племянничка. – Но – какова бы ни была последняя воля, а выполнить придется. Что делать думаешь?

Думать сейчас Ивану хотелось меньше всего. Потому неопределенно пожал плечом:

– Может, в армию офицерствовать загребут.

Но дядьку тем не сбил.

– От армии – это я тебя отмажу. Но и от друганов твоих криминальных тоже! Ты как к науке относишься?

– Дэк… – Иван поперхнулся.

– Отец хотел тебя в аспирантуру. Туда и пойдешь. Преемственность поколений. Да и перспективно. Через науку на большие высоты выйти можно. В общем, считай, Иван, мы посовещались, и я решил: в Москве тебе болтаться нечего. Мне тут шепнули: большое дело по валютчикам готовится. На контроле!

Он заметил, что при этих словах косящий взгляд племянника заметался, будто стрелка компаса, под который подложили топор.

– Правильно опасаешься. Торопин – твой дружок? Так вот, знаю, – разыскивают его. А там и до тебя недалеко. Надо затаиться. Съезди на лето к матери в Краснодар. Помоги отойти от горя. А к осени перебирайся в Калинин.

– В Калинин?!

– Бывшая Тверь. Если точнее, – в поселок Перцов. В тамошний сельхозинститут. Открылся несколько лет назад. Ректором мой корешок, Боря Демченко. Он, кстати, когда-то у твоего отца защищался. Я уж переговорил, – возьмет в аспирантуру. Учись, защищайся. Дурь из головы за это время, глядишь, повыветрится. А после поглядим, куда двинуть. Кстати, там тебя и в партию примут. Надеюсь, нет возражений?

Иван безысходно вздохнул, – спорить не приходилось. Каждый из братьев обладал собачьими качествами, без которых не смог бы добиться успеха в жизни: если отцу был дан нюх ищейки, то дядя Петя имел редкую, бульдожью хватку.

Номенклатурный лопух Вадичка

Сказав, что мать Антона обычная фабричная ткачиха, Жанночка Чечет воспользовалась устаревшей информацией. Как раз за два года до того Александра Яковлевна Негрустуева стремительно пошла «в карьерный рост». Сначала передовую, к тому же привлекательную еще крутильщицу избрали в профорги цеха, а затем и вовсе размашисто, ладьей двинули через несколько клеток, – председателем профкома комбината «Химволокно».

Когда Ленин говорил о кухарке, что станет управлять государством, он наверняка имел в виду Александру Яковлевну. Во всяком случае Антон был искренне в этом убежден. И оттого государству сочувствовал. Это до какой же скудости надо дойти, чтобы, перебрав десяток тысяч комбинатовских работников, вознести наверх его матушку, с ее заушными семью классами.

Как ни странно, именно карьерный рост Александры Яковлевны стал причиной трещины, образовавшейся в нежных дотоле отношениях сына и матери.

И даже не сам рост. Отношения испортились, когда в школе при Антоне мать назвали Фирсовской подстилкой. Кто такой Фирсов, он знал слабо, – кто-то из областного начальства. Но что подстилка и через это двинулась, понял досконально. И оттого морду сболтнувшему набил чувствительно. Однако к матери с того дня возникло брезгливое чувство, с которым боролся, но победить в себе не мог.

Сегодня Антон проснулся от резкого материнского голоса, – Александра Яковлевна кого-то распекала по телефону. В последнее время она усвоила этот начальственно – покровительственный тон.

– Что значит, в товарищах согласья нет? – вопрошала она. – Раз их в бригаду поставили, так и согласие должны найти… Причем здесь Крылов?.. Не знаю такого. Но надо будет, поставим на место и Крылова. Вызовем на профком, объясним задачу и всё сделает, как шелковый. Из какого он цеха? Ишь моду взяли – с начальством спорить.

Антон вскочил с кровати, пулей пролетел в соседнюю комнату, не церемонясь, вырвал у матери телефонную трубку и бросил на рычаг.