—
Она еще раз ощупала шрам, запустила пальцы в шерсть, помяла железы, открыла ему рот и пробормотала какое-то волшебное заклинание. Потом перевернула кота на спину и раздвинула задние лапы. Повернув голову, Бэрли увидел за окном кошек. Они сидели по одной на высоких выступах искусственной горки.
— Ну, Бэрли, прощайся с хозяином, — сказала Моди, взяла кошку и открыла дверь. Она осторожно опустила ее на пол, одновременно ногой закрывая проход еще трем, рвущимся наружу. Зуттер остался стоять перед стеклянным окошком. Остался за стеклом.
Кошка застыла там, куда ее опустили, выгнула спинку и прижала уши. Она нервно и осторожно принюхивалась, поворачивая голову во все стороны. Потом медленно, словно краб, стала пятиться вбок, вдруг пригнулась и, крадучись, зигзагами, спряталась в полупустом углу.
—
— Вы знаете эту песню? — спросил Зуттер. — «
— У вас приятный голос, — сказала Моди, — и бернский диалект вы знаете.
— Руфь любила петь эту песню, — сказал он. — «
Кошка Руфи опустилась у дальней стены на передние лапы с нарочитой осторожностью, словно под ней был не пол, а минное поле. В то же время она поджала лапы, стараясь занять как можно меньше места. Ее мучил один вопрос — как сделаться невидимой, и Зуттер почувствовал желание немедленно уйти отсюда.
Повернувшись, он столкнулся с женщиной. Это была не Моди.
— Do you speak English?[27] — почти без акцента обратилась к нему Моди на английском. — This is my friend Ginger from Oklahoma[28].
—
Зуттер взглянул в усыпанное веснушками лицо, излучавшее жизнерадостность.
—
Джинджер училась в колледже, название которого он сразу же забыл, в городе Чикашей, его название было написано на ее тенниске. Она изучала животных и любила их, поэтому писала работу об отношениях между людьми и животными и об определяемых в категориях культуры ожиданиях любви с той и другой стороны.
— С той и другой стороны? — спросил Зуттер.
—
— Джинджер хотела бы задать вам несколько вопросов, — сказала Моди, —
—
Джинджер из Чикашей знала его фамилию, хотя и не могла ее выговорить. Значит, Моди знала, что случилось с Руфью.
Джинджер пригласила Зуттера в бар. У входа была стойка, украшенная реквизитом в духе любителей лошадей и трофеями. Сиденья были сделаны в форме седел и поворачивались вокруг своей оси. Джинджер, одетая в джинсы, проворно уселась и повернулась к нему, беззаботно раздвинув ноги. Зуттеру казалось не совсем приличным смотреть на нее в такой позе, поэтому он немного поднял голову и стал изучать ее серые глаза, которые лучились пугающей энергией. К счастью, она беспрерывно говорила, губы ее двигались, и в ее улыбке не чувствовалось подвоха. Зуттер уселся поудобнее.
Джинджер, стало быть, интересовалась отношениями между людьми и животными, уделяя особое внимание Швейцарии в сравнении со сходными или отличающимися моделями поведения в других странах,
— Как воспринимают в Швейцарии, — она произнесла
— Мы никогда не умели смиряться с утратами, — ответил Зуттер. — Yes, — сказал он, глядя снизу в подбородок Джинджер, — год тому назад от меня ушла жена. Сбежала со скрипачом-цыганом. Цыгане всегда ее восхищали, но что дело зайдет так далеко, я не ожидал. Она и сама играла на цыганской скрипке, этим природа ее не обделила. Зато обделила меня.
— Как долго вы состояли в браке? Могу ли я включить микрофон? — спросила она.
— Включай что хочешь. Сорок лет.
— Тогда у вас должны быть дети.