Счастье Зуттера

Пока что он добрался только до гостиницы «Белый крест». При взгляде на фарфоровую табличку над дверью с надписью «комн. № 6» он вспомнил одно из изречений Руфи: «В такой дыре убьешь родного дядю». В ней выдержал бы разве что мертвец или человек, спящий мертвым сном. «Я позабочусь, чтобы как следует нагрузиться на сон грядущий, — проговорил Зуттер, обращаясь к полиэтиленовой сумке в углу, — не забудь только про скидку. Но не на шестьдесят процентов. Плохое красное вино тоже сгодится. Чтобы забыть то, чего я не знаю. Заглушить память о тебе. Я скоро вернусь и останусь до конца света. Заметят ли, когда он наступит? Внизу, в гостиной, он уже наступил: два человека и телевизор — можно ли представить себе что-либо более безотрадное? Неужто и впрямь конец света? И ничего больше не будет? Бывало, я пытался представить себе, что будет потом. Но что? Если ты знаешь, Руфь, держи при себе. Приготовься к сюрпризам, Зуттер, даже если тебе придется нелегко».

Когда в полутемном коридоре он закрыл на ключ комнату и подошел к лестничной клетке, на него пахнуло таким амбре, что и словами не выразить, — запах поднимался из глубины ни разу не проветриваемого детства.

33

У крайней стойки сидел всего один человек. Вероятно, он был моложе, чем выглядел: высокий лоб с залысинами, пульсирующая вена на виске, тонкие губы и большие синие глаза, слегка остекленевшие. Он сидел, склонившись над стаканом красного вина и отведя лицо чуть в сторону, смотрел на Зуттера и что-то бормотал про себя. Время от времени он повышал голос, тогда взгляд его становился осмысленнее.

— Цетт, — сказал он. — Цетт. Ты понимаешь? Цетт.

Зуттер с удовольствием отошел бы от стойки, да пожалел уже заказанное виски, и потом, даже уйди он к отдаленному столику, этот человек вполне мог последовать за ним. Кругом были сплошь свободные столы, накрытые будто специально для угощения стариков: на каждом кучка бисквитов в упаковке, медовые лепешки и чипсы. Гостиная производила убогое впечатление пустующей днем ночлежки или зала ожидания где-нибудь в Белоруссии. Чуть более светский вид был возле бара. Зеркальная стена, в которой отражалось мертвое пространство, была украшена своего рода деколлажем — изображениями танцующей танго пары, которая, слившись воедино, исчезала в коричневатой пелене. Несколько рядов бутылок с разноцветными этикетками готовы были удовлетворить жизненную потребность в приключениях. Осветительные приборы представляли собой выпотрошенных и высушенных шаровидных рыб, чья пергаментная кожа придавала свету грязновато-желтый оттенок. Рядом был вход в подвал, над ним надпись APACHE TRAIL[47]. Неоновые трубки без света казались хрупкими. По телевизору, висевшему в слегка наклоненном положении в углу, трепыхались какие-то остатки жизни, и Зуттер узнал Game Show, которую Кинасты несколько дней назад прервали в честь его визита. Здесь передача шла почти беззвучно, только для пожилой красотки, которая вручила Зуттеру ключи от его комнаты и снова устроилась за стойкой бара. Казалось, она не слышала то, за чем следила неподвижным взглядом, что, как заметил Зуттер, было следствием какого-то недуга: одна сторона ее лица за толстым слоем косметики была парализована. Значит, когда дама кривила губы, вручая ему ключи, это отнюдь не было выражением неуважения. Она снова сидела, погрузившись в свой немой фильм, озвученный восклицаниями, долетавшими с другого конца бара.

Восклицания, обращенные ко всем и ни к кому, вертелись вокруг все того же Цетта, и Зуттер смог понять, что речь идет не об отдельном человеке, а о команде и о постигшей ее катастрофе. Во всяком случае, у сидевшего за стаканом красного вина это слово вызывало участие, жалобы и обвинения. Нетвердым голосом он требовал сердечного отношения к своему Цетту и объяснял, что Цетт такого отношения недостоин. Похоже, этот Цетт постоянно обманывал ожидания своих болельщиков и тем не менее оставался в центре их интересов. Мужчина проклинал Цетта, считал его пропащим и никак не мог смириться со своей утратой.

Против воли и Зуттер стал проявлять интерес к Цетту, этому странному полупьяному существу, которое, судя по всему, попало в такой переплет, что даже самый верный его болельщик впал в безумие и никак от этого безумия не мог избавиться. По отдельным выражениям — первый период, третий период, штрафные минуты, красная и синяя линии — Зуттер заключил, что речь идет о хоккейной команде. Распутать клубок, ухватившись за эту ниточку, он еще не мог, но трагическая суть дела стала проясняться.