Счастье-то какое!

Снова чисто звучит
натуральный ряд
над детской площадкой.

Колеблет качели —
один, два, три, —
проницает рабицу,
форсирует профнастил.

Улетает от точки, где детский голос
пропускает тринадцать,
между тем как тринадцать шагов от столба —
и забор,
тринадцать – и озеро,
     тринадцать – и лес,
     куда все побежали прятаться,

     а четвертая сторона —
     не занятая ничем,
     магистраль для чисел,
     уходящих искать:

     никогда ничего не найдут,
     ни во что не упрутся,
     пройдут вереницей
     сквозь просторные дебри
     оставленных стройплощадок.

«Движение по прямой…»

Ф. А. Б.

Движение по прямой,
движение по прямой
кто шел от себя из дома
приходит к себе домой.

Движение по прямой
вращающимся волчком,
движение по прямой
линзированным пучком.

Движение по прямой
сквозь толщу неразберих
движение по прямой
решающее лабиринт.

Поверх снеговых теней,
летящих под фонарем
и падающих в его
оранжевый водоем.

Касаясь лучом лицом
пограничных и серых зон
где запрещенный ход
оказывается разрешен.

Движение по прямой,
натянутая струна,
пронзающая волокно
гранатового зерна.

Вскипающий разговор
в белеющей чашке дня
и мир, отраженный в нем
вихристая западня

Но всё нанесенное пеной
стряхнуть и прийти домой

во всех пузырьках вселенной,
где пение
теснит немоту и теснит терпение
рождает сложность простого движения

движения по прямой

Евгения Костинская Совы на руках

Видимо, слишком многие косят. Иначе не ясно, почему в день возвращения брата из армии не дают отгул. Работать всё равно невозможно. Отпуск брать? Так ведь точный день никогда не знаешь. И вдруг пишет. Буду послезавтра, поезд в десять утра, Курский вокзал.

С девяти утра на работе, неужели уже сегодня? Увижу? Живого. Дома. Непривычная мысль. Дома? Наш Лёша будет дома. Если сейчас девять, то он уже едет по Подмосковью. Так близко. Я вожу мышкой, хаотично открываю и закрываю файлы, листаю почту. Открываю письма. И ни черта не понимаю, что там. Почти десять. Пишу ему sms: «Где ты?». «Мы приехали, пока на вокзале, ждем поезда Димона в 12». Он уже здесь и не мчится домой, ждет поезд какого-то Димона.

– Женя, посчитай проект в Мытищах, до трех надо отправить. С тобой всё в порядке? – начальник смотрит, ждет ответа. Что на это ответить? Со мной? Не совсем, наверное, в порядке.

– Да, посчитаю, конечно, – но он всё смотрит. Черт возьми. – У меня брат сегодня из армии возвращается.

Это неудобно говорить вслух. И нечестно так скромно сказать: «брат возвращается». Потому что если честно, то только кричать, прыгать. Со словами: «Лёша вернулся! С целой головой, руками, ногами!» Я даже точно не знаю, как он сейчас выглядит. По скайпу звонил, конечно, последнее время даже часто, но всё равно это не то.

– Да что ты переживаешь? Считай, он в пионерском лагере побывал, приедет небось окрепший, здоровенный. – Начальник улыбается своей шутке, а может, он и не шутит. Я уже ничего не понимаю. «Тебя бы, обезьяна лакированная, в такой лагерь отправить на недельку хотя бы, в Дагестане в карауле постоять», – но вслух не решаюсь.

– Окрепший, да, наверное.

Ни один год не казался таким бесконечным, зацикленным на себе. Он начался двенадцать месяцев назад, в первых числах декабря. И вот кончился? За обедом коллеги обсуждают приближающийся корпоратив. Кто в чем пойдет. Будет дресс-код. А утром на конференции, что же, в вечернем платье сидеть? Нет, придется переодеваться. В прошлом году все брали по два туалета. Ха-ха! Какое слово смешное, все смеются. Мама только после химии, обычно лежит несколько дней, не вставая. А тут стала готовить. Оливье, конечно. Он уже должен быть дома. Два часа. «Как обстановка?» – пишу маме sms. «Лёша дома».

Московский декабрь – это смех какой-то. Снега нет, осень кончилась, зиме начинаться лень. Дует нещадно. Асфальт колючий, обуглившийся. Земля обветренная. Деревья ободранные. Пустой воздух. Без звуков. Как среди декораций бегу домой.