Счастье-то какое!

Песцов распрямился и посмотрел на человека. Короткая стрижка, как у всех у них сейчас, робко-нагловатые глаза, кожа лица облепляет продолговатый череп, да и сам худ – вряд ли оттого, что мало ест, скорее, много пьет.

– Виктор! – представился человек с широкой улыбкой рубахи-парня, который нравится всему свету и не представляет, что может быть иначе.

– Ушел отсюда, – приказал Песцов.

– Что-то вы как-то невежливо! Мы сидим, беседуем, пьем пивко, в чем проблема?

На столе стояла двухлитровая пластиковая бутыль дешевого пива. Песцов взял ее, завинтил крышкой и сунул в руки Виктору:

– Ушел, я сказал. Или помочь?

– Володя, чего ты, в самом деле? – спросила Таня.

И по этому ее почти заискивающему голосу Песцов всё понял.

– Валялась с ним? – спросил он, глядя ей в глаза.

Таня попыталась ответить прямым и честным взглядом, но не получилось, вильнула глазами.

– Если вы так резонно ставите вопрос… – завел было Виктор, и эта его вежливость в сочетании с неотесанным дворовым голосом, не привыкшим выговаривать подобные слова, окончательно убедила Песцова в его догадках насчет происшедшего между Таней и одноклассником.

Он взял Виктора за ворот, рванул, поволок к выходу.

– Я щас отвечу кому-то! – кричал парень, но ответить не успел, был вышвырнут за дверь.

Песцов хотел добавить вслед ногой, но, жаль, не дотянулся.

Вернулся, сел за стол. Молчал.

– Володь, честное слово… – забормотала Таня.

– Я сейчас лягу спать, я заболел, – сказал Песцов. – А ты развесь белье, когда постирается, приберись в кухне, вымой посуду. И сама вымойся, от тебя псиной пахнет! Молодая ведь женщина!

Таня тут же воспрянула, зацепившись за возможность активной защиты.

– Нам не нравится? – иронично пропела она. – Раньше всё нравилось, а теперь я уже плохая? Так будь здоров, прощай, никто не держит!

– Замолчи!

– Ты меня достал, Песцов! Ты мне дышать не даешь, понял? Ты меня нормальной жизни лишил! Да другая вообще бы давала всем направо и налево, а я, как дура, боюсь лишний раз друзей позвать!

Песцов ударил ее по щеке.

Таня тут же, словно ждала этого, схватила тарелку и кинула в него. Тарелка ударилась о голову, отскочила и разбилась о батарею.

Песцов пощупал пальцами: кровь. Пошел в ванную, залепил рану пластырем.

И лег спать.

Когда проснулся, не было ни Тани, ни Олечки.

Он догадался: уехала к матери.

Позвонил по домашнему телефону, мать сказала, что Татьяна просит не беспокоить. Что она никогда не вернется. И что вообще всё. Сказано было громко и ясно, как под диктовку. А потом, после долгой паузы (наверное, отошла куда-то с трубкой), заговорила быстрым шепотом:

– Володя, приезжайте, она сама не знает, что творит! Я так рада была, когда она с вами стала жить, ребенка родила, а теперь не знаю, что будет!

Песцов поехал.

Таня закрылась с Олечкой в своей комнате. То есть условно своей – там еще помещался и младший брат, а мать и ее новый сожитель занимали вторую, то есть первую, она же гостиная, она же и проходная.

Не стесняясь матери и сожителя, Песцов заговорил с Таней через дверь.

– Хватит дурить, поехали домой! Как ты с ребенком тут жить будешь?

– Вот именно! – поддержала мать, осмелевшая в присутствии Песцова.

Таня не отвечала.

Песцов еще что-то говорил, стучал, молча стоял, давая Тане возможность подумать. Опять стучал и говорил.

Таня наконец подала голос:

– Сейчас милицию вызову!

– А милиции давно нет! Полиция давно же! – захихикал сожитель, узкоплечий мужичок в тренировочных штанах с белыми лампасами.

Уговорить не удалось, Песцов уехал.

Каждый день звонил или приезжал. Она не брала трубку и не открывала дверь.

Через неделю вернулась.

– Тут тоска, а там вообще сдохнешь, – сказала она. – Давай, что ли, выпьем за перемирие?

Что ж, выпили.

И Песцов сказал Тане, что любит ее несмотря ни на что. И всегда будет любить. И всё ей простит, если только, конечно, она будет с ним жить и не будет приглашать одноклассников в его отсутствие.

– Мне сейчас очень плохо, Таня, но я всё равно счастлив, – сказал он.

Таня серьезно слушала, пила, не пьянея. На все его речи ответила так:

– Жалко мне тебя, Володя. Я тебе всю жизнь испорчу. Всё, что ты мне говоришь, ничего этого я тебе не обещаю. Даже врать не буду. Я пришла, потому что деваться некуда.

– Ладно, – сказал Песцов. И повторил: – Ладно, пусть пока так.

– Да не пока, а вообще!

– Хорошо.

Песцов на всё был согласен, лишь бы она успокоилась и осталась.

Искупал Олечку, одел во всё чистое, покормил, уложил спать.

С виноватым лицом лег возле Тани, которая благоухала не только спиртным, но и духами.

– Помнишь, ты сказал, что от меня псиной пахнет? – повернулась к нему Таня. – Никогда не прощу!

– Мало ли что со зла…

– Женщины такого не прощают, понял? Лучше бы ты меня назвал… – и она перечислила все похабные по звучанию и смыслу слова, которыми называют изменяющих, нечестных, коварных женщин. – Лучше бы это. А ты меня с собакой сравнил, с животным. Ты меня унизил.

– Прости. Я же так не думал, я просто…

– Всё, молчи! Иди ко мне, несчастный.

4.

Прошло три года.