Счастье. Двадцать семь неожиданных признаний

На следующий день Лена позвонила: «Можно я приду к вам жить?» «Вы не представляете», – это я счастливой жене говорю, а как рассказать про раковину, не знаю. Через пятнадцать минут Лена звонит в дверь. В общем, она легла к нам третьей на разложенный диван и принялась летать вместе с нами. Это она так была счастлива, что отделалась от мужа. Муж был не счастлив, но пытался объяснить мне, что им с женой нужно время. «А вы переезжайте ко мне», – это он мне говорит, когда я ему объясняю, что сплю с его женой. Хотя спать с ней должен был он сам. Многих функций, происходящих до спанья и после, я осуществлять с ней не могла. Для этого был Лева, да и то не очень. Счастья никакого. Но мужу, видимо, было все равно, кто будет его женой. Он с интересом посматривал на меня и говорил: «и детям будет интересно». Маша ничего не говорила, когда приходилось мыть одну ногу отдельно от другой. Но мыть руки, ноги, голову в одной квартире с Лешей она отказывалась и грозилась покрыться вшами.

Вшами она из вредности покрылась на всякий случай заранее. Мы грели воду, мыли Маше по половине головы. А Лена пока на всякий случай, чтобы избежать заражения, мазалась касторовым маслом и распространяла запах по восьми метрам. Три тарелки не помещались в раковину. Я проклинала Леву и требовала, чтобы он забрал Лену и касторовое масло к себе. У него была зарплата, работа, квартира, ему не грозило бебиситтерство, на него не поглядывал с интересом чужой муж. Наконец, у него в постели не спала чужая жена с одной стороны и собственная дочь с другой. Это происходило в моей постели, и ароматы средства от вшей смешивались с запахами касторового масла прямо у меня над головой. Там, где я должна была летать от счастья.

Через неделю Лена сказала: «Я влюблена». Я позвонила Леве и сказала, что скоро мы выдадим нашу девочку замуж, но лучше из его квартиры. «Я любима!» – сказала Лена, пролетев надо мной. У нее ведь тоже есть зарплата, вспомнила я. И занялась поисками квартиры для Лены. Через месяц Лена уехала в прекрасную парижскую студию со стеклянным эркером проживать свою любовную историю. Еще через месяц выяснилось, что любовную историю она вообразила, и ее увезли в психиатрическую клинику. К Новому году Лену выпустили. На следующий день она покончила с собой. Ее нашел мальчик Леша.

Тогда я купила Кафку. Давно не перечитывала. Что у него там про счастье? Пугаться уже поздно. Говорит, что счастье исключает старость. Но что если кто сохраняет способность видеть прекрасное, тот не стареет. Это я рассказала Жене, которая очень старается не стареть и даже платит врачам за уколы. А тут можно без уколов.

Женя, говорю, ау, ты что, какой Париж, ты хочешь, чтобы я вот про это написала? Я сразу так постарею, что рассыплюсь в пыль, как Кощей. Женя говорит, ну были же и приятные моменты. Про любовь, говорит, напиши. Так я ведь только что про любовь и написала, говорю, Женя. Ты мне лучше про свою любовь расскажи, говорю, а я запишу. У тебя муж – это самое, и пять детей. Не то что у Поли и у меня. А Женя говорит, муж объелся груш, вот тебе и счастье. Бежать, говорит, пора, у нас тут не Париж, сыру негде достать приличного.

И купила я себе сыру, товарищи, мягкого козьего из Турени, и бофор купила с Альпийских гор, и самый настоящий бри из парижской местности, что ворона, дура, уронила. И багет купила «традисьон» в булочной напротив. Легла я, знаете ли, на диван с Диккенсом и бутербродом, и было мне счастье.

Завтра

Алена Солнцева. Тени счастья [20]

В пресной воде держать глаза открытыми очень трудно, поэтому ныряли в маске. Ее нужно было сполоснуть водой, потом надеть, но даже если очень туго натянуть на купальную шапочку ремешок, в маску все равно проникает вода. Надо постоянно выныривать и выливать воду, поэтому не стоило мучиться с дыхательной трубкой, засовывая в рот воняющий резиной подгубник, лучше просто набрать побольше воздуха и, резко оттолкнувшись от дна, уйти под воду. Тогда в мутноватой речной глубине темными очертаниями выступят валуны (отец говорит, что их сюда принес ледник), а за камнями можно увидеть, если повезет, серые тени больших рыб.

Каникулы у отцовских родителей – полная свобода. Меня выдавали туда редко, неохотно, с набором наставлений и наказов. Впрочем, тамошняя бабушка пропускала их мимо ушей, считая, что на Дятлинке ничего с ребенком случиться не может. Потому что Дятлинка была островом, настоящим большим островом на реке Ловать в центре города Великие Луки. Поэтому мир реки открывался и снизу, со дна, и сверху: лодочник и одновременно мой дядя, кудрявый красавец и пьяница Паша катал нас на лодке сколько угодно. Под кустами сирени пахло грибами, мы собирали шампиньоны, которые великолукская бабушка охотно жарила, и это ее выгодно отличало от московской. А в коридоре большой дореволюционной дачи, где теперь жили мои родственники и еще пара семей пролетариев, стояли мешки со снетками, куда разрешалось совать руки и вытаскивать горсть соленых рыбешек; запах и вкус запомнила на всю жизнь.