Сбор грибов под музыку Баха

И более мой друг ничем не дополнил своего объяснения.

– Сам же я вместе с женою, которая скоро должна родить еще одного ребенка, вынужден по делам нашей фирмы «ТОКЭЙ» отправиться в Южную Америку.

– Простите, мистер ИДЗАВА. Но вы же знаете, я холостяк, детей у меня никогда не было и я не умею с ними обращаться.

Это было первое, что пришло мне в голову в ответ на столь неожиданную просьбу моего японского друга.

– Об этом не стоит беспокоиться. Надо только найти воспитательницу. Я уже нашел ее через бюро по найму работников. Она может приходить каждый день, начиная уже с завтрашнего утра.

– Но что я должен делать с вашим сыном?

– Ровным счетом ничего. Все будет делать воспитательница. Вы же только предоставляете кров моему сыну и будете выплачивать его воспитательнице ежемесячное жалованье из тех денег, что оставлю я на годовое содержание мальчика.

– Где он у вас находился, откуда вы его теперь привезли, доктор ИДЗАВА? – поинтересовался я, чтобы как-то скрыть свое замешательство.

– Из дома, прямо из Токио. Прилетел сегодня утренним самолетом. И сегодня же вечером, к сожалению, я должен отправиться в Буэнос-Айрес. Жена моя уже там, я с ней успел переговорить по телефону. Чувствует она себя не очень хорошо, очевидно, скоро будут роды. Мне надо спешить.

– Что ж, не смею вас задерживать, тем более, что настало время моих вечерних музыкальных занятий. Не знаю только, как нам быть при тех обстоятельствах, что вы собираетесь отбыть сегодня вечером, а ваша няня готова появиться только завтра утром. Извините, но я в доме сейчас нахожусь совершенно один. Что делают с двухлетними джентльменами, когда их надо укладывать спать, я не знаю. Мне еще никогда не приходилось держать в руках ни ночного горшка, ни соски…

У меня еще была слабая надежда, что японец позволил себе эксцентрическую шутку, этот странный доктор ИДЗАВА, и все сейчас завершится тем, что мы оба сдержанно улыбнемся и вновь расстанемся на какое-то продолжительное время. Однако все вышло не так.

– Предвидя подобное затруднение, я договорился с мисс ЭЛОИЗОЙ ШПАНГОУТТ, так зовут воспитательницу. И она может начать прямо с сегодняшнего вечера, с пяти часов. А сейчас… – японец посмотрел на свои швейцарские часы, усыпанные бриллиантами, – без двадцати пять.

– Очень хорошо. Вы, я вижу, и на самом деле все предусмотрели, доктор ИДЗАВА. Но в пять часов я должен сидеть за инструментом, вы же знаете.

– Разумеется, знаю. Поэтому я попросил воспитательницу прийти немного пораньше. И если она точна, то должна явиться сюда с минуты на минуту, чтобы я успел ее представить вам.

Действительно, в дверь в то же мгновение длинно и решительно позвонили. Пришла ЭЛОИЗА с большой сумкой из искусственной крокодиловой кожи. И я успел ей показать комнату на втором этаже, которую решил выделить для мальчика. А потом мы с доктором ИДЗАВОЙ распрощались, и я удалился в свою студию. Японец ушел из дома спустя ровно пятнадцать минут. С того времени его не было у меня десять лет.

ОБЕЗЬЯНА РЕДИН. В сумасшедшем доме мне рассказывал друг ТАНДЗИ, что за все десять лет, которые прожил он у английского аристократа, тот почти не разговаривал с ним, предпочитая изъясняться жестами – спокойными, благородными, многозначными, как движения опытного дирижера. А воспитательница мисс ЭЛОИЗА – та совершенно с мальчиком не разговаривала, потому что вначале, до шести лет, он не понимал по-английски, а впоследствии они оба привыкли не разговаривать друг с другом. Ему грозило вырасти немым, слабоумным, недочеловеком, если бы не музыка и если бы не учитель, господин МОРИ.

Этот японец, студент, постоянно жил в Лондоне, отец мальчика нанял его, когда мальчику исполнилось шесть лет, и студент стал приходить на дом, чтобы обучать ТАНДЗИ японскому и английскому. Итак, мальчик научился разговаривать позже, нежели играть по памяти АНГЛИЙСКИЕ СЮИТЫ Баха. И еще ТАНДЗИ сделал поразительное признание: он никогда специально не изучал нотной грамоты и так и не научился играть по нотам. У него оказалась сверхчеловеческая музыкальная память при абсолютном слухе – и он запоминал опусы во всех их частях, в развитии темы, в подробностях, с тончайшими ню-ансировками мелодии, в движении полифонии, во всех сложнейших перипетиях фуги. Запоминал, прослушав игру своего учителя, и тут же, вслед за ним, повторял только что исполненную музыку.

И если бы к тому времени, как мне встретиться с этим юношей, я окончательно не потерял чувства юмора, то я, очевидно, попросту весело рассмеялся бы над его рассказами. Потому что равный подвиг был бы по плечу разве что гению, титану нечеловеческой породы. А бедолага ТАНДЗИ производил впечатление самого заурядного шизофреника, в японском варианте, и ничего гениального в нем – ну, никак, ни в чем – не обнаруживалось!