Сближение

Полеты стали нашей общей жизнью. В поместье графа, в нескольких километрах к северо-востоку от города, обустроили частную взлетно-посадочную полосу. Мы могли свободно летать так часто, как нам нравилось, и вовсю пользовались этой свободой. Сначала я испытывала чувство вины, вроде как я обскакала Томаша. Я не знала ни одной другой женщины-пилота, ни в Польше, ни где-то еще. Авиация была спортом для мужчин, профессия летчика считалась мужской прерогативой. Однажды я призналась Томашу в своих сомнениях, но он тотчас велел мне не глупить, добавил, что любит летать со мной, его теперь не укачивает и он больше не боится, так как для него наши совместные полеты – это возможность уединиться.

Я была влюблена в Томаша, но еще страстно хотела летать, буквально зациклилась на этом. С каждым разом эта страсть лишь нарастала.

Деньги часто оберегают богатых от опасностей истории, поэтому мы любили друг друга и порхали по небесам над Польшей, практически не замечая огромных и опасных политических перемен, происходивших в других европейских странах. Не то чтобы мы оставались слепы. Вскоре игнорировать эти перемены стало невозможно, поскольку расцвет фашизма и коммунизма в соседних странах беспокоил нас все больше.

Вопреки моим желаниям, хотя сам Томаш, по правде говоря, был не против, граф купил сыну место резервиста в польской армии, и тот начал службу в познаньском уланском полку. Томаш часто отлучался из дома, но каким-то образом мне удалось отгородиться от реальности, и наша нежная дружба продолжалась, когда он возвращался.

Следующим летом я впервые участвовала в летных состязаниях: «Турист Трофи», полет по маршруту над дамбами [36] на границе с Зёйдерзе в Нидерландах. Мне исполнилось шестнадцать. В ходе следующей гонки две недели спустя, в Австрии, у моего маленького самолетика случились неполадки с мотором, и мне пришлось приземлиться раньше времени. При поспешной посадке в поле я повредила шасси.

Прошло две недели, самолет починили, и я приняла участие в соревновании в Померании за кубок Фарбена. Заняла пятое место. После этого обо мне узнали. Я была не просто единственной участницей женского пола, но и победила большинство мужчин. В одной газете появилась моя фотография, а какой-то журнал взял у меня интервью. Томаш сказал, что никогда так не гордился мной.

А в конце недели он сделал мне предложение.

Такое впечатление, будто этот простой акт любви запустил процесс, который в итоге разлучил нас. В тот момент, когда Томаш предложил мне выйти замуж, нацисты в Германии заваливали бесконечным потоком требований польское правительство, выдвигая угрозы против нашего народа. Полоска польской территории разделяла Германию и немецкоязычный порт Данциг, и Гитлер хотел уничтожить эту преграду. Шум с востока был не лучше. Сталин открыто заявил, что ставит целью насильственную коллективизацию всей Европы. А начать он планировал с тех стран, что лежали непосредственно к западу от Советского Союза.

Так что у нас не было никаких сомнений в том, что происходит в мире вокруг. Однако нас с Томашем занимали и другие проблемы. Мы сообщили о нашем намерении его семье, ожидая, что родители обрадуются, и пришли в ужас, поняв, насколько враждебно они настроены. Пани графиня, в частности, тут же сообщила, что не допустит свадьбы. Она оскорбила меня, назвав полуграмотной крестьянкой и паразиткой, и обвинила в том, что я пытаюсь завладеть их деньгами.

Моя иллюзия обернулась крахом. Во второй раз в жизни от меня отказались люди, которым я доверяла. Призрачное счастье закончилось, но реальное в некотором смысле продолжалось, пусть и в пугающе неопределенном виде. Мы с Томашем по-прежнему жили в краковском особняке Грудзинских, вслух никто ничего не говорил, однако атмосфера накалилась от невысказанных обид. По возможности мы сбегали, чтобы отправиться в полет, но даже летать становилось все сложнее из-за военных угроз.

Мы поняли всю опасность ситуации, когда Томаша вызвали из резерва. Он немедленно уехал, и мы не виделись с ним недели две. Я ужасно нервничала, поскольку с его отъездом мои позиции в доме стали неоднозначными и шаткими. Затем он вернулся, с фурором появившись в доме при полном параде. В прошлом он никогда не скрывал восхищения доблестными традициями польских кавалерийских бригад и идеально подходил на роль офицера как первоклассный наездник и сын графа. Томаш служил в уланском полку и в звании первого гусара отвечал за кавалерийский отряд численностью более ста человек.

Мое сердце растаяло при виде Томаша в великолепной униформе, но меня переполнял страх. У немцев было множество боевых самолетов и сотни боевых танков – я не могла себе представить, как наездники, вооруженные лишь саблями и револьверами, могли вообще оказать им сопротивление, если до этого дойдет.

Томаш вернулся в Познань, и я снова осталась одна. По возможности я летала на своем самолете, но пустое сиденье позади меня все больше напоминало мне об окружающем одиночестве.