Царапая коленями по песку, они доплыли до самого грота, вползли в пещеру и улеглись на полу совершенно обессиленные. Они лежали и смотрели на грозу. При свете молнии град был похож на занавес из сверкающих брильянтов.
— Моему дяде Хорейсу однажды молния ударила прямо в машину,— сказал Саймон.— Он говорит, что все вокруг стало голубым и запахло морской травой.
— Морской травой? — удивилась Мэри, дрожа от холода.
— Вытрись,— сказал Саймон и бросил ей свою рубашку, но рубашка оказалась влажной, словно долго провисела на пару.
Тогда они оделись, но и в одежде чувствовали себя так, будто и не вылезали из воды.
— Давай попрыгаем,— предложил Саймон.
Но, сделав без всякого энтузиазма два-три прыжка, они сдались и, усевшись рядом, смотрели, как скачет по воде молния, и ждали, когда после молнии загрохочет гром. Раскаты грома стали такими частыми и такими оглушительно громкими, что казалось невероятным услышать не только какой-нибудь посторонний звук, но и друг друга. И когда до них вдруг донесся протяжный нечеловеческий стон, они застыли от страха...
— Это Кришна,— крикнул Саймон и бросился наверх.
Но оказалось, что стон этот испустил Ноакс. Когда молния осветила помещение, они увидели, что Кришна как лежал, так и лежит на стеблях папоротника, подложив под голову спальный мешок, а Ноакс, задрав хвост, тигром выслеживает добычу. Шерсть у него поднялась дыбом, единственный глаз сверкал. Когда Мэри наклонилась погладить его, он, выгнув дугой спину, попятился от нее, издал вопль, от которого кровь стыла в жилах, и метнулся вон.
— Пусти его,— схватил ее за руку Саймон.— Не то он тебя оцарапает. Он охотится...
Снова загрохотал гром. Казалось, будто крушат каменную стену. А когда гром стих, эхом прокатившись по пещерам, снова послышался пронзительный вопль Ноакса. И по мере того как кот уходил все дальше и дальше, крик слабел.
А рядом плакал Кришна...
Они опустились возле него на колени. Саймон вытащил у него из-под головы спальный мешок, и Мэри обняла его.
— Все в порядке... Все в порядке... Это всего лишь дождь...— успокаивала его она.
Но он плакал, рвался из ее рук и подтягивал колени к груди. А когда прижался к ней головой, она почувствовала, что лоб у него пылает.
— Саймон, он плачет не потому, что боится грозы,— сказала она.— Он заболел. Горит огнем. Кришна, милый, что у тебя болит?
Кришна что-то простонал в ответ. Мэри не поняла.
— По-моему, живот,— сказал Саймон. Он осторожно пощупал его живот.— Странно. Смотри...
Живот у Кришны выпирал из-под ребер и был круглый и тугой, как футбольный мяч. Когда Мэри дотронулась до него, Кришна вскрикнул.
— Может, он съел что-нибудь плохое?—предположил Саймон.— Например, ягоды. Хорошо бы его вырвало. Давай засунем ему в рот пальцы или пощекочем горло веткой...
— Фи!—сделала гримасу Мэри.
— Сейчас не до нежностей. Нужно что-то придумать.
Помещение осветила молния. Не такая яркая, как прежде, но Мэри увидела белое как мел лицо Саймона.
— Ты что, хочешь, чтобы он умер?
Слово это эхом отозвалось в пещерах грота, а за ним снова последовал раскат грома, но теперь уже негромкий, больше похожий на стон. Словно земля вдруг устала.
— Гроза проходит,— заметил Саймон, поглядев наверх. И как только он это сказал, сквозь окошко просочился слабый свет. Обычный дневной свет.
— Я умру!—вдруг сказал Кришна и ахнул от страха.— Умру!
— Глупости! — возразила Мэри, прижимая его к себе и сверкая на Саймона глазами.— Не слушай его.
— Я болен,— простонал Кришна.— О Мэри, пожалуйста, сделай что-нибудь.
Он повернулся на бок и спрятал голову в колени. Она закрыла ему уши и взглянула на Саймона.
— Поезжай за тетей Элис,— сказала она.— Она когда-то была медицинской сестрой и знает, что делать.
12
ПОСЛЕ ГРОЗЫ
Мэри баюкала Кришну и пела ему. Когда он стонал, она чувствовала, как боль ножом пронзает ее собственный живот. И ей было страшно...
Между песнями она упорно допытывалась:
— Тебе лучше? Хоть чуть-чуть? Тебе лучше?
— Перестань, Мэри,— с трудом отвечал он.— От одних расспросов лучше не станет.
Она так обрадовалась, что засмеялась и прижала его к себе. Раз у него есть силы злиться, значит, он не умирает!
И продолжала петь, пока совсем не охрипла, а он стал тяжелым-претяжелым у нее на руках. Когда она убедилась, что он крепко спит, она уложила его поудобней на папоротнике и вышла из грота.
Дождь прошел, наступил ясный ветреный вечер: по озеру струилась серебристая рябь, а по зеленоватому небу бежали легкие перистые облака. На пути к мосту она раза два окликнула Ноакса, но его и след простыл.