Савва Морозов

Дело в том, что на период проведения Нижегородской ярмарки Государственный банк регулярно выдавал купцам кредиты на определенный срок. Одно из трех крупных мероприятий, планировавшихся на лето 1896 года, — открытие Промышленно-художественной выставки, — должно было состояться за полтора месяца до начала ярмарочных торгов. Это вынудило ярмарочный комитет обратиться к Министерству финансов с ходатайством об увеличении срока предоставления кредитов на нужды торговли и промышленности. Однако глава ведомства, С. Ю. Витте, ответил на это ходатайство отказом. Тогда-то Морозов и вышел на сцену. По словам А. В. Амфитеатрова, «по вопросу о долгосрочном казенном кредите ярмарке он впервые «тряхнул Витте» — тряхнул победоносно и гордо, без каких-либо задних ходов и протекций, а просто и выразительно показав министерской бюрократии, что за его спиною сомкнулась сила всероссийского капитала: готова ответить на утеснение финансовою войною и, вообще, требует, чтобы с нею в Петербурге считались не свысока, а вровень; при случае же, как вот сейчас, например, пожалуй, даже и снизу вверх».[264]

Максим Горький пишет, что это происходило следующим образом. На одном из заседаний ярмарочного комитета купечество обсуждало отказ Витте. «Представители промышленности говорили жалобно и вяло, смущенные отказом.

— Беру слово! — заявил Савва Морозов, привстав и опираясь руками о стол. Выпрямился и звонко заговорил, рисуя широкими мазками ловко подобранных слов значение русской промышленности для России и Европы. В памяти моей осталось несколько фраз, сильно подчеркнутых оратором.

— У нас много заботятся о хлебе, но мало о железе, а теперь государство надо строить на железных балках… Наше соломенное царство не живуче».[265] Жесткая речь Морозова произвела впечатление на слушателей. «Кто-то заметил ему, что правительство серьезно заинтересовано вопросом о положении рабочих, а он: «Да, чиновников очень заботит положение во гроб всех насущных вопросов жизни, и хотят они так положить их, чтобы они возможно дольше не воскресали». Не нахожу я, что это остроумно сказано, а впечатление на слушателей — хорошее!» — эти слова Горький вложил в уста одного из персонажей в ранней редакции романа-хроники «Жизнь Клима Самгина».[266]

Произнесением бойкой речи дело не ограничилось. Свой успех Савва Тимофеевич тут же закрепил делом. Тот же Горький в очерке «Савва Морозов» отмечал: «В конце речи он предложил возобновить ходатайство о кредитах и четко продиктовал текст новой телеграммы Витте — слова ее показались мне резкими, задорными. Купечество оживленно, с улыбочками и хихикая, постановило: телеграмму отправить. На другой день Витте ответил, что ходатайство комитета удовлетворено».

Это была крупнейшая победа Морозова на пути выковывания «классового самосознания» купечества, его сплочения в единую силу. Она принесла предпринимателю громкую славу настоящего лидера русского купечества, в честь которого на ярмарке был дан пышный обед. А. В. Амфитеатров писал о триумфе Морозова: «Эта победа сделала Савву Тимофеевича на довольно продолжительное время популярнейшим человеком и в Москве, и на Волге, и повсеместно в крупных коммерческих центрах России. В Нижнем же его положительно возбоготворили. На ярмарке Савва всегда был и вел себя настоящим царьком, но теперь в его руках как-то неожиданно сосредоточились все нити и вопросы тройственной жизни, которою трепетал в это странное время странный город над Окою и Волгою: ярмарочной, выставочной, городской…

— Лезут-с ко мне-с с делами-с, которые-с меня нисколько не касаются и еще менее интересуют-с… — презрительно возмущался сам Савва Тимофеевич на чересчур уже усердное превращение его в повсеместного «мужа совета». — Какое мне дело-с? Я даже и не служу-с нигде-с. Как будто-с мало-с там у них своего начальства-с?.. Вон, Баранов уже запрег-с меня пожарную команду смотреть-с… Ну, что же-с? Смотрел-с: очень скверная команда-с…

Немного людей в России слышали столько лести, как Савва Морозов в эти дни своего «политического» успеха, который множеству людей представлялся почему-то необыкновенно решительным и прочным. Опять, впервые после смерти знаменитого московского городского головы Н. А. Алексеева, пошли по купечеству слухи-мечты о новом министерстве торговли с министром из купцов… А министром из купцов кому же иному быть, как не Савве?

— Да ведь по старой вере он, — с тоскливым сомнением возражали наиболее умеренные из поклонников.

Энтузиасты же и этот аргумент отражали:

— Савва понажмет, так замирятся!»[267]

Иными словами, во время нижегородских событий 1896 года влияние Морозова как представителя российского «третьего сословия» было колоссальным. В его лице купечество уже не скрывало своих претензий на политическую власть. Велико было и его личное участие во всех этих событиях.