Среди ее знакомых никакого Николашки не было. Она проводила мужа возмущенным криком:
— Чего несешь‑то?! Будет барон вожжаться со всякими Николашками!
— Будет. да еще ползаючи на коленях!
Зинаида Григорьевна ошалело у виска пальчиком повертела: надо же, как кучер надрался! Ей толковали что‑то и про кучера, но за всеми этими хлопотами она запамятовала.
Бал! У французского посла, графаМонтебелло! Какие кучера?!
Кучер теперь у него был другой. Матюшку он нашел среди московских лихачей. Можно сказать, он сам напросился, узнав, что случилось с хозяйским любимцем. Первое время друг к дружке не могли привыкнуть: Савва Тимофеевич все на Данилкин копыл мерил, а у городского разгульного лихача копыл был иной. Чуть было не расстались, да время поджимало — Нижний к себе требовал. Там‑то что — лучше кучера?
Ходынка случилась 18 мая 1896 года, а через десять дней Витте открывал на Нижегородской ярмарке и Всероссийскую промышленную выставку. Как мог ее председатель Савва Тимофеевич Морозов оставаться в Москве?
Новое летнее ландо вместе с рысаками и седловым скакуном погрузили в товарный вагон, а он церемонно поднял свою Зинулю на ступеньки особого «люкса» — несколько совмещенных купе, со своей туалетной комнатой и столовой. Председатель всероссийского купечества не хотел ударить лицом в грязь — специальный вагон для себя оборудовал, получше министерского.
Зинаида Григорьевна была в восторге: впервые такой далекий вояж совершала. Да и неизбежное представление государю волновало самолюбивую кровь. Весь петербургский двор, с высокими чинами и церемониймейстерами, ожидали к восемнадцатому июля. Перед этим должна во всю ширь размахнуться Нижегородская ярмарка, наладиться Всероссийская торгово-промышленная выставка и пройти приуроченный заодно Всероссийский торгово-промышленный съезд.
Одни длиннющие названия чего стоили! Съезжались все крупные промышленники и даже ученые. Ожидали самого Дмитрия Ивановича Менделеева, которого купечество чтило за рецепт его отличнейшей сорокаградусной водки. До изобретения петербургского профессора-химика пили кто во что горазд, лишь бы позабористее, а он сказал: нет, надо по науке пьянствовать. Милое дело.
Когда Менделеев объявился в Нижнем, его на руках от вокзала несли и потом самого чуть не упоили. Уж Савва Тимофеевич, тоже как‑никак химик, вступился:
— Дорогие наши питухи! Пощадите профессора. Ему еще на съезде выступать надо.
Бывший московский и кэмбриджский студент всю свою жизнь сожалел, что слушать лекции профессора не довелось — только по книгам его знал; Менделеев преподавал в Петербургском университете. Тот еще характерец! Он ведь, ко всему прочему, был и в Совете торговли и мануфактур, так что главному российскому мануфактурщику и до Нижнего Новгорода приходилось с ним пикироваться. Однажды он Морозову после такого горячего спора признался:
— Досточтимый московский студиоз! Да, еще и кембриджский. Прошу прощения. Но что вы меня укоряете? Лезу во все дыры? Так дыр‑то в России — сколько?! Всей вашей мануфактуришкой голые задницы не прикрыть. Я сам удивляюсь: чего только не делывал! Но?.. — Вознес он к небу свой профессорский палец, как бы призывая небеса в свидетели. — Думаю, все, что мною сделано, — сделано недурно.
Можно бы этого тобольского сибиряка и за похвальбу попрекнуть, да кто безгрешен? На него такие камни катили, что Голиафа могли бы свалить. А он стоял, как скала. Сам камнищи швырял, ибо каждый его научный труд с грохотом разрывался на склонах науки. Не успели досужие умы нахихикаться над его докторской диссертацией — надо же, «О соединении спирта с водой», то бишь изобретение водки, — так он через четыре года ошарашил всех «Периодической системой элементов», сразу же названной Менделеевской. А по учебникам все химики учились, в том числе и нынешний председатель выставки. Уже не мальчиком — мужем тяжеловесным поднялся, даже без пилота, на воздушном шаре, чтобы наблюдать солнечное затмение и изучать верхние слои атмосферы. Но если за водку, которую развеселые царедворцы во главе с самим императором Александром Александровичем глушили ведрами, его оставили в покое, то за студенческие волнения его просто вытурили из университета, ханжески присовокупив:
— Вот теперь и пей на досуге свою водочку!
Дело‑то вышло в 1890 году, когда Александр III еще не вовсе пропил свое богатырское нутро, а туда же — подпал под влияние министра народного просвещения Делянова, выпивохи знатного. Во время студенческих волнений сам профессор подал министру петицию студенческой сходки. Слыханное ли дело — требование автономии университетов, которая была отменена после убийства Александра II, и следующее требование — лишить университетскую инспекцию полицейских функций. Министр петицию вернул. Менделеев подал в отставку. Выбранный уже академиком — высочайше не утвержден. Пусть земля будет пухом пьянице-императору!
Три года знаменитый химик перебивался консультантом при разных министерствах, пока друзьям не удалось пристроить его в Палату мер и весов. О, Россия, Россия!..