Читаем Савва Морозов: Смерть во спасение полностью

Пока они соображали спьяну да спросонья, он прошел на второй этаж. Еще с улицы приметил, что у племянника светится окно.

Николаша чурался огромных московских апартаментов, отдав их матери, сестрам, братишке и многочисленной, еще не разогнанной прислуге. Комната его была невелика, в два окна. Раньше тут обретался какой‑то гувернер, теперь вот — хозяин. И спальня, и кабинет. Николаша сидел за небольшим письменным столом, в накинутой на плечи студенческой тужурке. Перед ним возвышались стопки книг. В вазах стояли сухие снопики ржи и пшеницы.

— Растет ли крапивная пшеничка?

Дядюшка вошел так тихо, что Николай вздрогнул, когда рука легла на плечо.

— Какими судьбами, милейший дядюшка?

— Да вот зашел сторожей твоих погонять. Чтоб ворота хоть запирали.

Ему самому было радостно от радости племянника. Отсюда и подначки:

— Опять Дарвин, Тимирязев, Брэм?

— Да как же без них жить, дядюшка?

— Все правильно, но не забудь моего старого учителя Менделеева. Ко всему прочему, он ведь нынешнюю, истинную, водочку изобрел. А то раньше петровский горлодер жрали! Бр-р!.. Холодюга на улице! У тебя, трезвенник, ничего согревающего нет?

— Для дядюшки всегда найдется.

Он сбегал куда‑то и принес бутылочку «Смирновки», буженину и соленые огурцы.

— Негусто для миллионера.

— Какие миллионы, дядюшка! Фабрика стоит, кредиторы рвут на части, живу на то, что дедушка оставил.

Дедушка — это Викула Морозов, который перед смертью, в 1894 году, поделил одну из четырех морозовских ветвей, то есть свои фабрики и капиталы, между сыновьями, не забыв и внука — Николая Шмита. Разумеется, и от отца немало осталось, но тут делилось уже на пять частей: жене-вдове, сыновьям да дочкам. Да и условие: Николаша мог вступить во владение только по достижению двадцати одного года. А он не о мебели грезил — отцовские овощные оранжереи под пшеничку да ржицу приспособлял.

— Ну что ж, посмотрим твою крапивку? — выпив и закусив, благодушно поднялся дядюшка.

Племянник повел его во двор. Сторожа, разумеется, спали у печки сладким сном. Морозов нешуточно разбудил их пинками, это подействовало — побежали всей гурьбой закрывать ворота.

— Нет, мы третье поколение Морозовых. — скрипя сапогами по заснеженным дорожкам огромного сада, вдруг начал свое, давнее, не такой уж и грозный дядюшка. — То скупердяйничаем, то всяким бездельникам потакаем. Сами же и гоним народ в революцию. Да-да, племянничек, — метнул он на Николая строгий взгляд. — Глаз у меня наметанный. Думаешь, не заметил твои революцьонные писульки обочь с Дарвином и Тимирязевым?

Племянник смутился, но скрывать не стал:

— Я, как и все университетские студиозы, почитываю. Но ведь и вы, дядюшка, в университетские годы что‑то такое вытворяли?

Теперь смутился давно уже немолодой студиоз Савва Морозов:

— Хуже того, и сейчас вытворяю! А зачем? Для чего? Сам не знаю. Не знаю, племянничек!

Он был рад, что от этих морозных вьюг и разговоров попали в летний рай. В огромной, хорошо освещенной оранжерее жарко топились печи, от которых тянулись нагревательные трубы. И сторож не спал, погромыхивал кочергой. Видно было, что здесь, в отличие от бесхозяйного дома и бесхозяйной же фабрики, есть хозяин. Под его уже осмысленной рукой на ровных квадратиках, где в былые годы помидорчики да огурчики росли, колосилась ржица, острилась в колосья пшеничка.

— А где же крапивка, племяш? — не унимался дядюшка.

И племянник не обижался:

— Крапивку я по весне соберу на дворе, а лучше того — на рабочих задворках. Щи с голодухи варят.

В противоречие себе, дядюшке нравилось сочувствие к голодному люду.

— Смотри, по весне‑то и мартышку твою сожрут.

На руки к Николаше и в самом деле вскочила мартышка. Тут был и небольшой зверинец. Все, как и положено истинному естественнику. Вот возьми ты его, мебельщика Шмита! Чего ждать от такого наследника! Чтобы не пуститься опять в разговоры о третьем, потерянном, поколении, он вдруг круто, как и всегда, переменил тему:

— Э, где наша не пропадала! Поедем к цыганам!

Николаша с ужасом посмотрел на дядюшку. Но тот не унимался:

— Телефон, надеюсь, есть в вашем доме? Чтобы мне не топать, тишком пробеги сам и вызови моего кучера. Да чтобы парой, парой! Беги, — уже всерьез подтолкнул племянника.

Николаша едва ли понимал, что затевает дядюшка в четвертом часу утра, но сбегал, и любимый Матюшка вскоре со свистом подкатил к воротам. Он даже не спросил куда? — знал своего необузданного, в отличие от рысаков, хозяина. Единственное, попенял:

— Да куда же в такой шинельке парнишке‑то?

Шинелька у Николаши была никудышная. Но дядюшка по-свойски рассудил:

— Да разве там на шинельки смотрят? На кошелек.

Морозовская лихая пара с тем же разбойничьим свистом вынеслась на Горбатый мост. Зазевавшийся, полупьяный городовой еле успел отскочить к ограждающей тумбе, где и восстал со своей «селедкой» наголо. Истинно, статуя! Приветствуя его, Савва Морозов опять чиркнул из браунинга по этой доброй полицейской железке. Раз пьян полицейский старикан, значит, денежка его не пропала даром.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великая судьба России

Похожие книги