Савва Мамонтов

Увидев эти эскизы, Васнецов пришел в восторг и уговаривал Елену Дмитриевну использовать их для создания образцов мебели, которая изготавливалась бы в столярной мастерской, то есть не просто мебели, а художественной мебели. Елена Дмитриевна мнением Васнецова очень дорожила, считая себя в какой-то мере его ученицей, считала, что она «набиралась около него понимания русского народного духа».

Вняв совету Васнецова, она купила на базаре обычный кухонный шкафчик и расписала его цветами, как некогда Васнецов расписал в абрамцевской церкви клиросы. Написала она на этом шкафчике и птицу Сирин. Васнецову роспись эта понравилась, он написал на шкафчике стилизованных сороку и ворону. Потом Елена Дмитриевна сделала эскизы угловых шкафчиков и расписала их. Шкафчики эти должны были стать образцами для работ учеников. В одном из писем Елена Дмитриевна сообщает, что она поделилась с Саввой Ивановичем мыслью о том, «чтобы в абрамцевской мастерской производилась такая мебель, а потом под руководством художников окрашивалась тоже какими-нибудь троицкими маляришками, из тех, которые там посуду расписывают… и потом ставить для продажи на кустарную выставку».

Савва Иванович охотно шел навстречу этому предприятию, финансировал его и отдал свой кабинет под музей кустарных изделий. Но так как столярная мастерская была весьма отдаленной областью его интересов, мы и закончим здесь краткий рассказ о ней…

Глава III

В этой главе мы вернемся на несколько лет назад и расскажем об одной из сторон деятельности Мамонтовского кружка, которой не касались раньше намеренно, — о театральной деятельности.

«Театральная деятельность» — это, собственно, звучит пока что неоправданно громко. Театральной деятельностью — без кавычек — можно будет назвать ее лишь через несколько лет.

А началось все с увлечений довольно скромных и весьма распространенных в те времена почти во всех интеллигентных семьях: с коллективных чтений. Трудно сказать, когда и как эти чтения начались, по-видимому, сами собой возникли из увлечения литературой и потом, по мере расширения круга знакомств, расширения поля самостоятельной деятельности, выливались иногда просто в чтения более или менее обширной компанией, иногда в чтения с распределением действующих лиц по ролям.

Более систематично проводились чтения, когда Мамонтовы жили в Москве.

В большом кабинете Саввы Ивановича накрывался сукном длинный стол, рассаживались «артисты»: члены семьи Мамонтовых, художники Репин, Поленов, братья Васнецовы, Левицкий, Неврев, Николай Кузнецов, а потом и дети, племянники и племянницы, становившиеся год от года все более многочисленными, ибо росли они буквально как грибы: и «Федоровичи», и «Анатольевичи», и «Николаевичи», и двоюродные братья и сестры Елизаветы Григорьевны — Якунчиковы, Алексеевы.

Выбиралась пьеса (Шекспир, Шиллер, Островский), распределялись роли, и осенний или зимний вечер проходил шумно и весело.

Скоро, однако, это перестало удовлетворять участников кружка. Предприимчивому и неутомимому на выдумки Адриану Викторовичу Прахову пришла мысль устраивать в мамонтовском доме живые картины. Они были в то время в моде.

Тогда, кстати, и произошел тот курьез, о котором рассказывает в своих воспоминаниях о Савве Ивановиче двоюродный брат Елизаветы Григорьевны, Костя Алексеев — Константин Сергеевич Станиславский (этот псевдоним Константин Сергеевич выбрал себе несколько лет спустя). «…Ставился апофеоз, изображавший богов Олимпа. Из столов нагромоздили два этажа; наскоро рассаживались боги и богини; все мальчики с седыми бородами, которые их еще больше молодили, ждали Зевса, который задерживал антракт и срывал успех. Зевса изображало очень почтенное лицо из художественного мира. Савва Иванович сам побежал за ним и провел его через публику, закутав пледом. Зевс торопливо лез на второй этаж, Савва Иванович его подталкивал; еще один толчок — и Зевс наверху, а плащ остался внизу, он зацепился за первый этаж, и Зевс на троне в костюме Адама, точно в бане на полке; гомерический смех богов, конфуз и смущение богинь, но Савва Иванович не сразу отдал плащ провинившемуся Зевсу, он потомил его и даже испугал. „А ну-ка, давайте занавес“, — крикнул он за кулисы. Паника, а Савва Иванович залился своим типичным смехом с катаральным хрипом, заканчивавшимся катаральным кашлем».

В этих воспоминаниях, прочитанных публично со сцены Художественного театра, где происходило чествование памяти Саввы Ивановича, Станиславский, конечно, не мог назвать того «очень почтенного лица из художественного мира», с которым приключился такой конфуз. Но впоследствии он раскрыл эту загадку. «Почтенным лицом» был сам инициатор живой картины — Адриан Викторович Прахов.

Живые картины, как и чтения, постепенно прочно вошли в быт Мамонтовского кружка, приведя в конечном счете к серьезнейшему предприятию — созданию Русской частной оперы, которая сыграла столь значительную и прогрессивную роль в русской оперной культуре.