«Сатурн» под прицелом Смерша

Зайдя в одну из булочных, они были удивлены специальным приспособлением для резки хлеба. Этот механизм был встроен в прилавок и представлял собой длинное узкое стальное полотно, напоминающее ножовку без зубов, заточенное как нож снизу. Продавец с помощью ручки опускал на подведенные под него батоны и буханки и без особого усилия ровно отрезал нужный кусок. Хлеб продавался на вес! На прилавке стояли весы с гирьками.

— Гильотина?! — удивилась Галина.

— Разумное приспособление. Ножом кухонным не нашинкуешь хлеб ломтиками — руки отсохнут.

— Мудрецы…

— Согласен, — кивнул Александр.

Эти «гильотины» исчезли из быта по советским городам и весям только в 1960-е годы — батоны и буханки стали иметь стандартный вес, точный до грамма…

В Москве Козловы обратили внимание на обилие портретов Сталина — они висели на стенах домов. За стеклами витрин магазинов крупных и малых. А дальше пошла державная логика. Ни одна газета не обходилась без его фотографии.

После Победы любовь к Сталину из организованной властями превратилась в естественную и всеобщую — общенародную.

21 июня 1945 года Сталину было присвоено звание Героя Советского Союза. А спустя неделю — звание генералиссимуса «за выдающиеся заслуги перед Родиной в деле руководства всеми вооруженными силами государства во время войны». Он стал 5-м генералиссимусом после боярина Алексея Семеновича Шеина — 28 июня 1696 года, князя Александра Даниловича Меншикова — 12 мая 1727 года, герцога Антона Ульриха Брауншвейгского — 11 ноября 1740 года и графа Александра Васильевича Суворова — 10 ноября 1799 года.

Сталин после войны стал божеством и многие советские граждане, судя по газетным сообщениям, верили в силу сказанного им слова. Но существовали и другие мнения, особенно в глубинке и среди тех, кто был репрессирован 2-й послевоенной волной из числа возвратившихся из плена наших воинов. Многие были незаконно наказаны, пройдя благополучно даже через фильтрационные лагеря. Эта категория граждан считала, что несправедливость перенести тяжелее, чем любую другую беду. А послевоенных бед было по горло…

* * *

И вот они на седьмом этаже. Для них это было «седьмое небо», как ни как — победители!!!

Но, увы, такого участливого общения на Лубянке, какое было с Козловым летом 1943 года, когда он стал «Следопытом», почему-то не получилось. В. С. Абакумов с ним не встретился. На грозу Абвера навалилась другая гора проблем ожидаемого нового реформирования органов госбезопасности и судьбы его военной организации Смерш, подчиненной НКО.

Начальство на уровне отделов обозначилось какой-то пусть не холодностью, но безразличием — точно. Вместе с тем руководители отдела глубоко расспрашивали, как с ним вели беседу американцы, чем интересовались, что предлагали за доставку его с женой в Париж, почему держали целую неделю.

Он же рассказывал по нескольку раз один и тот же сюжет — все, как было на самом деле. На мелочах попадаются, а тут явно сквозила сама правда. Более того, Козлов передал в ГУКР Смерш собранные Галиной документы, оставленные немцами в разведшколе. Теперь, как ему показалось, и они не особо интересовали оперативников.

Слово Козлову:

«Как немецкий офицер в конце войны я попал в плен к американцам. Когда находился в плену, искал связи со своими. Знал, что они наши союзники. Однако как специалист понимал, что в разведке союзников нет. Табачок в этой сфере всегда врозь. Награды свои немецкие выбросил, потому что увидел, как с одного немца в американском лагере сорвали Золотой крест, который давали за личную храбрость…»

«Наверное, слабые бумаги по содержанию, — подумал Александр Иванович, — а ведь Галя рисковала».

После того как Козлов пообщался с большим начальством, его отвели в отдельный кабинет и предложили написать отчет. На столе лежала стопка чистых листов, чернильница и ручка. С той же самой процедурой встретилась и Галина в другой комнате.

— Не спешите, вспомните и обязательно укажите, где, как и в каких партизанских отрядах воевали до пленения, но особенно раскройте результаты работы в разведшколе «Сатурн», — инструктировал их майор в хорошо подогнанном и отутюженном обмундировании.

Через некоторое время отчеты были написаны и переданы руководству.

После этого они покинули седьмой этаж дома № 2 Лубянки, чтобы больше никогда не встретиться с его обитателями.