Сашка

Но вот и нужный дом. Трёхэтажное здание. Во дворе его раздался крик: «Есть кисла молокё-ё-о!» Стукнула дверь, открылось окно, стали появляться люди во дворе и на балконах. Сашка, преодолевая волнение, поднялся на третий этаж, оглядывая номера, прибитые к дверям. Найдя нужную дверь, хотел уже позвонить, но отдёрнул руку и выскочил во двор. И поплёлся в сторону от дома, упав духом. Мамочкино злое лицо наплыло на него. «Вряд ли хочет меня видеть. Деньги прислала не мне, это ясно…» Но выхода не было, придётся возвращаться. Он постарался вызвать в душе хоть какие-то родственные чувства к мамочке и брату, но не получалось. Было одно любопытство – как встретят, насколько зло она глянет на него. Невольно созрел план: вернуться, отстираться, пожрать, попросить рублей пятнадцать на обратную дорогу, и уехать. «Чтобы от меня избавиться, они и больше дадут».

Не спеша, из дворика трёхэтажного здания вышел паренёк. Чем ближе он приближался, тем больше Сашка убеждался, что видит брата. А тот, не дойдя метров пятнадцать, остановился и, растерянно улыбаясь, спросил:

– Сашка, ты?

Оба почувствовали себя неловко. Пауза затянулась. Брат был выше Сашки на голову. Красивое, как у девчонки, лицо, на щеках румянец, видимо, от волнения. Выглядел он франтом: красный, с ворсом, шарф окружал его шею и свисал на новое осеннее пальто, небрежно распахнутое. Наконец Вовка опомнился и, взяв брата за локоть, потащил к дому. А Сашка невольно подумал, что хоть его брату досталась нормальная жизнь. Думая так, он всеми силами подавлял в душе обиду, внушая себе, что брат тут не причём, ему просто повезло. Вовка толкнул дверь и радостно крикнул:

– Смотри, мамочка, Саша прибыл!

«Только без слёз, – подумал Сашка. – Ничего я ей не простил…» В прихожей запахло нафталином; белая, как мраморная, дверь, ведущая в комнату, открылась, появилась мамочка. Стукнув ладошками себя по выпуклой груди, она скрестила пальцы и хрустнула ими. Из груди её вырвался то ли вздох, то ли вопль.

– Саша, Саша! – позвала мужа она. – Посмотри, какой обормот к нам прибыл. Боже мой! – застонала. – Дура мать тебя прислала? – выпучила она на Сашку глаза.

Переминаясь с ноги на ногу, Сашка не мог найти слов для ответа. А она смотрела на него змеёй. Сашка уже хотел было удалиться, ударив дверью, но из зала раздался голос:

– Что ты так, Ксеня; ничего страшного не случилось. В конце концов, это же твой ребёнок.

Она ушла в кухню и там, слышно было, чиркнула спичкой – закурила. Брат помог снять с Сашки одежду. Снова вошла мать.

– Куда вешаешь грязные тряпки? – простонала она.

Сашке снова захотелось уйти. Вспомнил, что мамочка отказалась от него, и из-за этого он перенёс столько. Но сдержался. Помыл руки; и ему разрешили пройти в кухню и сесть за стол. Ксения со страхом поглядывала на наколки на его руках. На левой кисти красовалось пронзенное стрелой сердце, на правой руке был якорь. Еда на столе – гороховая похлёбка и тонкие ломтики хлеба. Сашка без аппетита жевал, ёжась от взгляда мамочки. Вовка весело поглядывал на брата. Вдруг Ксения крикнула мужу:

– Саша, а давай купим билет ему, пусть сегодня же отправляется. Зачем нам этот нахлебник?

– Брось, в конце концов! – ответ был явно резкий.

Ещё не видя отчима в глаза, Сашка почувствовал теплоту к нему, хоть и пожалел, что тот не согласился купить билет, потому что понял, какая «весёлая» жизнь ожидает его.

38

Братья обычно прогуливались по проспекту Карла Маркса. Сашка – бывший беспризорник, брат – одетый с иголочки комсомолец. Их сопровождал аромат увядающих листьев, а ещё сыпались с деревьев зрелые семена и разбивались о мостовую, извергая кислый запах. Братья подружились, но слишком откровенных разговоров не получалось: Сашка не смог бы рассказать ему про свои злоключения без интонации обиды на судьбу. Отчим Сашке понравился. Когда он случайно сталкивался с ним в кухне или в коридоре, тот обычно трепал его за волосы, а как-то сказал, что пусть не боится он своей мамочки: «она ничего серьёзного не предпримет, только побесится, но ей скоро надоест это». Он ходил в военной форме, которая нескладно висела на нём. На лицо моложавый, был он сутул. И закореневшую грусть таил в складках лба и морщинах лица. Он часто приходил под хмельком, улыбался виновато, невнятно объяснял что-то и, не надоедая никому, заваливался спать. Мамочкина ругань тогда слышна была до ночи. Сашке добротой и безволием он напомнил Скачкова.

Завершалась вторая неделя пребывания Сашки под родительской крышей. И с каждым днём, он это чувствовал, зрела в мамочке ненависть к нему. Иногда она вышагивала по комнате, ломая руки и нашёптывая накрашенными губами: «Что делать? Как дальше жить?» Сашка пока находил в себе силы терпеть, но испытывал всё большее отвращение к ней.

Одет он был в Вовкины обноски. Утром Вовка отправлялся в школу, отчим уходил на работу, исчезала и мамочка. Она всё чаще говорила Сашке о том, что необходимо ему устроиться на работу. При этом, добавляла: «Кормить и наряжать не собираюсь».