Сашка

В ушах гудело – казалось, тысячи кузнецов одновременно бьют по наковальням. Воздух был заполнен поднявшейся пылью, дышать стало тяжело, но защитники держались, все надеясь на скорое освобождение подоспевшими советскими дивизиями. Но час сменялся следующим часом, а звуков подходящей помощи не было слышно. Ближе к вечеру немцы опять предприняли попытку выкурить маленький гарнизон из своей крепости. Сашка вдруг почувствовал легкий лекарственный запах: так пахло в райцентре в больнице, куда они с мамой один раз ездили, когда у него сильно болел живот. Но этот запах был сильнее, начинал щипать глаза, еще больше мешал дыханию.

«Газ!» – младший лейтенант первым сообразил, что происходит. Через перископную трубу немцы стали пускать в дот ядовитый газ. Он медленно растекался по всем помещениям, желая забрать с собой всех защитников в царство вечного сна. Всех рвало, люди катались по бетонному полу, держась руками за горло, в которое, казалось, залили ведро керосина. Глаза было не открыть от сильной рези. Попробовали дышать в канавки для выброса гильз, прижавшись перекошенными от боли ртами к маленьким отверстиям, но тяжелый газ проникал и туда. Боль, дикая невыносимая боль накрыла каждого.

Корчась, Сашка видел, как лежал Федор, пытаясь руками разорвать себе глотку, надеясь хоть так получить маленькую дозу свежего воздуха, видел, как рвало младшего лейтенанта, как, закрыв глаза, молча шарил руками по стене умирающий от удушья Пивоваров. Потом постепенно боль стала уходить. Бледный как смерть, измученный Чижов молча показывал на трубу пальцем, не в силах сказать хоть слово. Сашка посмотрел туда и увидел, что газ больше не выходит. Значит, что-то произошло, раз немцы перестали их травить. Подумали, что все умерли? Вряд ли. Скорее всего, соседи помогли, последними выстрелами согнали врага со стен дота.

Долго лежали, приходя в себя. Газ ушел, оставив после себя мучительную резь в глазах и сильный кашель. Немцы продолжали бросать гранаты в узкие амбразуры, надеясь уничтожить защитников, поэтому пришлось всем снова перебраться в подсобку. За стеной, закрытой от обзора соседей, раздавались громкие звуки, словно кто-то молотом бил в стену.

– Стену решили пробить, засранцы, – прохрипел, мучительно улыбаясь, Емельянов.

– Не пробьют, хрен им на воротник, – выругался младший лейтенант.

И тут же словно молния мелькнула у Сашки в голове страшная мысль:

– Они взорвать нас хотят. Сейчас шурф небольшой сделают, потом туда взрывчатку заложат. Нам про то, как укрепления взрывать, комбат рассказывал. Он в финскую так делал, когда линию Маннергейма брали.

Все притихли. Простая мысль, озвученная этим мальчишкой в форме, действительно была жуткой. И ничего сделать они уже не в силах. А самое главное – помочь им никто не может, только если не произойдет чудо.

– Дождаться бы ночи, тогда можно будет прорваться! – с горечью в голосе сказал Пивоваров.

Вторым погиб Чижов. Схватив очередную брошенную гранату, он хотел вытолкать ее обратно, но та взорвалась в руке, разворотив ему плечо и снеся часть головы, забросав кровью и остатками светлых волос стены. Когда его втащили в подсобку, Чижов уже был мертв. Его положили рядом с Пашей.

– Никому больше не выходить, – сказал младший лейтенант, – сидим здесь. Ждем ночи. Как стемнеет, будем прорываться к Веселову. Хрен им на воротник, – снова выругался он на немцев, – обязательно прорвемся.

Но ночи так и не дождались. Ближе к вечеру раздался страшной силы взрыв, от которого едва не лопнули барабанные перепонки. Казалось, весь дот приподнялся над землей, немного завис в ставшем вдруг тяжелым воздухе и обрушился, рассыпаясь на бетонные глыбы с просвечивающей железной арматурой, хороня под своими руинами отважных защитников. Сашку, словно маленькую щепку, швырнуло прямо на стеллажи, с которых словно метлой смело тела убитых бойцов. Именно это хлипкое, наспех сколоченное из свежеструганных сосновых досок деревянное сооружение и спасло ему жизнь, приняв на себя часть тяжелых бетонных кусков с разорванной арматурой.

Теряя сознание, Сашка заметил ногу Федора, в агонии дергающуюся под здоровенной железобетонной глыбой. Потом наступила тишина.

Сколько он пролежал под развалинами, Сашка не понял. Очнулся от того, что чья-то тяжелая сильная рука тянула его за шиворот вверх.

– Kinder! – раздалось над головой, и его, как тряпку, швырнули на землю. Сашка открыл воспаленные глаза, пытаясь восстановить последние события. Жутко болела голова, он провел рукой по волосам, ощущая что-то мокрое сверху. Поднеся ладонь к глазам, Сашка заметил, что она вся в крови.

«Наверное, я ранен, – мелькнуло в голове, – а где все? Где Федор, где младший лейтенант? Почему я не в укрытии? Кто эти люди вокруг? Немцы? Что они говорят? И что они здесь делают? Как же болит голова! Невыносимо!»

Он сел, обхватив голову руками, не понимая, что сейчас происходит вокруг.

– Ребенок! – снова раздалось на немецком. – У русских нет солдат, раз они посылают в армию детей?

– Этот ребенок уложил много наших, – прозвучал в ответ другой голос, – застрели его.