Де Бовуар теперь живёт недалеко от Руана, и на уик-энд они встречаются. В течение же недели связь идёт через письма. Как и предполагалось, их отношения остаются абсолютно открытыми. Друг от друга у них секретов нет. И всё же эта крайняя прозрачность не свободна от психологического оттенка. Вуайеризм и другие мрачные элементы вскоре становятся очевидными. Независимо от прозрачности «необходимые» отношения находятся не в лучшем состоянии. Сексуальных связей между Сартром и де Бовуар больше нет, тридцатилетний Сартр потянулся к юным девушкам. Де Бовуар, конечно, всё знает. Сартр рассказывает ей
В 1937 году Сартру удалось получить место преподавателя в Париже, и он вернулся в обожаемый им Лефт Банк. Он снова мог писать за столиком кафе. Это не было позой. Со времён Франсуа Вийона, то есть с XV столетия, Лефт Банк и Латинский квартал (студенческий район Парижа) неразделимы. Возраст многих домов измерялся веками, в них не было элементарных удобств вроде отопления и водопровода. Обитатели таких апартаментов проводили много времени в бесчисленных кафе и дешёвых ресторанчиках, дабы восполнить отсутствие таких удобств.
В апреле 1939 года была опубликована «Тошнота», а спустя несколько месяцев — серия коротких рассказов под общим названием «Стена» («Le Mur»). То и другое оживлённо обсуждалось критиками, Сартр был объявлен восходящей звездой Лефт Банка. В 1939 году были опубликованы «Наброски теории эмоций», которые вызвали меньше откликов, но тем не менее способствовали росту его интеллектуального влияния.
Сартр был на пороге славы, между тем Европа с очевидностью оказалась на пороге войны. Сартр, однако, провёл год в Берлине и не поверил в агрессивность Гитлера. «Я знаю умонастроения немцев; Гитлер не решится на развязывание войны, — уверял он друзей. — Он просто блефует». На следующий день Гитлер вторгся в Польшу, французская армия была мобилизована. В 24 часа Европа оказалась в состоянии войны, а Сартр надел военную форму. «Война разделила мою жизнь надвое», — писал Сартр позднее. Он должен был выйти из своего опыта изменившимся (изменилось, впрочем, всё, кроме его политической проницательности).
Сартр оказался в метеорологическом подразделении западного фронта. Немцы здесь не наступали, французская граница с Германией с востока защищалась неприступной линией Мажино, являвшей последнее слово в оборонном деле.
Она состояла из полосы бункеров и туннелей, оборудованных огневых позиций, простираясь от Бельгии до Швейцарии. Но французская армия в целом отнюдь не была модернизированной. Одним из основных средств коммуникации на фронте оставались почтовые голуби, а немногочисленные резервы французской армии состояли из рядовых, по подготовке немногим превосходивших рядового Сартра.
Помимо запуска пару раз в день метеорологических аэростатов, Сартр занимался собственными делами. Увы, они не имели ничего общего с делами военными. Сартр обложился черновиками своего будущего романа, а также изучал Хайдеггера, собираясь написать «большой труд» по философии. (Вид рядового, изучающего мудрёную немецкую метафизическую книгу — а в метафизике и сами немцы мало что понимают, — нимало не смущал патриотических коллег Сартра. А может, офицерам он просто не попадался на глаза.)