Сартр за 90 минут

Хайдеггеровское понятие «бытия» противостоит «познаванию» (будь то через мышление или чувственный опыт) и абстрактным понятиям, возникающим из этого познавания. Такие понятия не могут выразить индивидуальность и специфичность моего «бытия-в-мире». Между тем именно постижение глубинного смысла «бытия-в-мире» — задача философии.

Центральный для Хайдеггера вопрос — вопрос о смысле бытия. В поисках такового он отвергает гуссерлевскую феноменологию. «Акты сознания», свободные ото всех предпосылок, с которыми имеет дело феноменология, не могут быть фундаментальным источником нашего знания.

Наша исходная точка — это «бытие-в-мире», только опираясь на него, мы можем начать приближаться к «вопросу о смысле бытия». Моё фундаментальное ощущение моего собственного бытия сопряжено, конечно, со множеством тривиальностей, подразумеваемых в моём «бытии-в-мире» — это влияние повседневного опыта. Однако подойти к пониманию смысла бытия можно. Как? Поскольку человек конечен, то подлинное существование есть «бытие-к-смерти»: открытым бытию человек становится перед лицом «ничто». «Только перед лицом смерти все случайные и временные возможности вытесняются. <…> Когда кто-то понял конечность существования, он отворачивается от бесконечного множества непосредственно присутствующих возможностей, таких как комфорт, наслаждение жизнью, лёгкое восприятие вещей…» Чтобы достичь «абсолютной решимости», мы должны очутиться перед лицом смерти.

Всё это весьма восхитительно, пока оно излагается устами немца. Но почему мы не должны искать комфорта, разнообразия, почему нельзя расслабиться? Потому что это не тот путь, на котором можно понять смысл бытия, говорит Хайдеггер.

Но почему нужно искать этот смысл? Или, другими словами, имеет ли вообще смысл поиск смысла бытия? Понятие смысла бытия у Хайдеггера остаётся неясным, точных определений он избегает. Действительно, язык, который он создаёт, пытаясь описать свои неясные понятия, вырождается в «мистику слов». Достаточно двух примеров: «Бренность ощущается изначально, на феноменальном уровне в присущем бытию-в-мире аутентичном бытии-в-целом, в феномене предвосхищения решимости». Или: «„Там-бытие“ акта понимания, который определяет или направляет себя, есть то, ради чего сущности воплощаются в том роде Бытия, которое подлежит разумению; это „там-бытие“ и является феноменом мира». И это ещё не худшее из того, что есть у Хайдеггера.

Но вернёмся к более вразумительным его аргументам.

Для многих в Германии начала XX века жизнь Хайдеггера является воплощением комфорта, наслаждения жизнью и лёгкого к ней отношения.

Он жил жизнью университетского профессора (с фешенебельной дачей в престижном месте, разумеется). Его весьма двусмысленное отношение к нацистам попахивало уклонением от тягот жизни (и это ещё очень мягко сказано). И он, конечно, перенёс нацистский период достаточно легко, не говоря о позднейшей апологии такового. Но сила и слабость хайдеггеровской философии не должна отождествляться с достоинствами и слабостями самого Хайдеггера. Во всяком случае, Сартр такого отождествления не проводил, а это главное, что интересует нас сейчас.

И всё-таки, даже взятые сами по себе, хайдеггеровские аргументы не есть то, чем они кажутся.

Глубинной основой его призывов остерегаться комфорта, повернуться к миру и серьёзно относиться к жизни являются скрытые допущения, которые сильно отличаются от современных представлений.

Например: после ницшеанского эпохального заявления: «Бог умер», многие верят, что жизнь сама по себе не имеет общей цели. Не существует такой вещи как Бог или Дьявол, и жизнь не имеет извне ценности или смысла. Поэтому она тщетна и может рассматриваться как абсурдная шутка. Миллионы людей умирают от голода в Африке, не будучи в чём-то виноваты; ничтожество, амбициозное и ограниченное, становится самым могущественным человеком на Земле. Можем ли мы претендовать на серьёзность нашего собственного существования? Скорее, мы проводим большую часть нашего времени, «уклоняясь» от тягот и страданий существования или борясь с таковыми.

Такое поведение часто считается приносящим наслаждение, которое ведёт к счастью — цели правильно мыслящих философов от Аристотеля до наших дней. Наслаждение жизнью может осуществляться по-разному, ранжируясь от чтения высокой литературы до вязания шерстяных носков (любимое занятие Хайдеггера). И что касается комфорта: без него не будет цивилизации и какой бы то ни было мыслительной деятельности. Культура — от математического размышления до сентиментальности оперных певцов или игры на флейте — требует комфортабельного досуга для её творения.

Оказавшийся же на снегу без шерстяных носков и обнаруживший, что потерял ключ от фешенебельной дачи, человек действительно обращает свои мысли к «вопросу бытия» — однако в куда более практическом смысле, чем имел в виду Хайдеггер.