Сара Бернар. Несокрушимый смех

Дамала был, наверное, самым слабым и самым несчастным мужчиной из всех, кого я знала. Ему не нравилось ничего из того, что он делал, не нравилось даже ничего из того, что он мог бы сделать. Он мог бы стать нигилистом, если бы у него достало сил иметь хоть какое-то политическое убеждение, но такового у него не было. Он придерживался лишь одного: удовлетворять женщин и заставлять их страдать, как только они начинали дорожить им. И к тому же, в довершение всего, он принимал морфий. Но об этом я узнала гораздо позже, хотя могла бы заподозрить и раньше, ибо, как друг моей сестры, он должен был разделять и ее пороки, или, если хотите, ее привычки. А у Жанны такая привычка появилась уже лет пять назад, несмотря на мои нравоучения и порки, какие я устраивала ей время от времени. Раз или два я застала ее со шприцем в руках и однажды даже избила до потери сознания, но все напрасно. Теперь мне думается, что это было не лучшее средство, что, возможно, были и другие способы. Но, похоже, и для нее тоже иного решения, чем этот порошок, эти шприцы и скрытность, не было. Наркотик не нравился мне, как все тайное, то, что прячется, замышляется, таится, то, что скрывается, чего стыдятся. Но Дамала не стыдился, он говорил о морфии как о дополнительной любовнице, причем наверняка самой дорогой. Он никогда ничего не скрывал от меня, ни своего эгоизма, ни своих пристрастий, ни своей неверности. Он ничего не скрывал от меня и не извинялся. Только время от времени признавал, что тоже любит меня, и за эти мгновения, не скрою, я в течение двух лет понапрасну тратила остаток своей жизни. Не могу назвать это любовью, ибо любовь, мне представляется, это взаимное чувство. «Любовь – это то, что происходит между людьми, которые любят друг друга». Так написал человек Вашего поколения, некий Роже Вайян. Дамала не любил меня. Впрочем, возможно, и я тоже не любила его. Я питала к нему страсть, которую и он разделял какое-то время, но утратил раньше, чем я. И в этом заключалась моя ошибка. Словом, он заставил меня ужасно страдать. Я выглядела смехотворно: я ревновала, была пылкой, глупой, неловкой, смешной, легковерной, жалостливой, нежной, подозрительной, была какой угодно, только не такой, какой следовало быть, то есть безразличной. Я отдала ему все роли Гарнье, который в ярости ушел от меня, причем с полным на то основанием. Дамала с легкостью портил все роли, которые я ему поручала, причем, можно сказать, делал это от души, ибо он любил сцену как истинный уроженец Востока, каковым и являлся. Я не отдавала себе отчета в том, что он плохо произносит текст, – я находила его прекрасным. Я не отдавала себе отчета в том, что он плохо держится, – я находила его прекрасным. Я не отдавала себе отчета в том, что он наносит мне вред, – я находила его прекрасным. Я не отдавала себе отчета в том, что он заставляет меня страдать, – я находила его прекрасным. Это глупо, да? В своем безумии я дошла до того, что стала его женой. Втайне от своей труппы и своего семейства я отправилась в Лондон, чтобы сочетаться с ним браком, и вернулась в Париж с новоиспеченным мужем. Ко всеобщему удивлению, я не нашла сказать ничего другого ни «моей милочке», ни своему сыну, ни ошеломленным друзьям, кроме как: «Не правда ли, он прекрасен?» Это показалось им довольно слабым аргументом.

Так продолжалось год, два, а мне показалось, что лет десять. Я перебиралась с одной сцены на другую, терпела один крах за другим, все шло из рук вон плохо. Я избавляю Вас от рассказа о моих трудностях с «Амбигю Комик», со всеми театрами, со всеми казино, со всеми полициями мира. Я избавляю Вас от рассказа об обидах, которые он наносил мне своими связями с актрисами, об оскорблениях, которые он позволял себе высказывать в мой адрес публично и наедине, я опускаю все, что мне пришлось вынести. А еще говорят, что я была холодна! Боже мой, как, признаюсь, мне хотелось быть таковой в ту пору! Я руку готова была дать на отсечение, чтобы стать ею! Но, увы, я такой не была, и если мне пришлось лишиться ноги, то совсем по другой причине.

И вот наконец! Наконец! В один прекрасный вечер мне чудом удалось изменить ему с Жаном Ришпеном [39] . Хотите верьте, хотите нет, но я без малейших отклонений целый год хранила ему верность, этой жалкой полуразвалине, этому слишком красивому отбросу. Вся эта любовная история, замужество и развод были для меня губительны со всех точек зрения, кроме одной. После Дамала я играла Федру лучше, чем когда-либо ранее.

Франсуаза Саган – Саре Бернар

Дорогая Сара Бернар,

Поверьте, я искренне сочувствую Вам. Такого рода ураган всегда неприятен, даже в узком кругу. А уж обсуждаемый, подстерегаемый и подогреваемый сотней людей должен стать настоящим кошмаром. И можно еще считать удачей, что Вы ждали тридцать восемь лет, прежде чем Вас настигла такая беда, это все-таки утешение!

Сара Бернар – Франсуазе Саган