Сара Бернар

15 августа 1866 года Сара впервые поднимается на сцену «Одеона». Это был праздничный вечер в честь именин императора, она играла Сильвию в «Игре любви и случая» Мариво. Сара сама признавала, что это не ее роль и что амплуа кокетки ей не подходит: «Мариво — не моя стихия, ему нужны кокетливость, жеманство, которых у меня и в помине не было тогда, как нет и теперь. К тому же я была тонюсенькой. Успеха я не имела ни малейшего». Мало того, костюмерше «Одеона» пришла в голову нелепая мысль приготовить для Сары «патриотическое» платье — белое с синими бантами и красными лентами, что вызвало насмешки галерки. Шил-ли отказался продлить ее контракт 1 сентября, жалуясь на ее скверную дикцию и голос, который не звучит, но Дюкенель, ставший тем временем любовником Сары, защищает ее и предлагает оставить, а гонорар выплачивать из его собственного жалованья, разумеется, при полнейшем соблюдении тайны.

В январе 1867 года она играет Арманду в «Ученых женщинах» Мольера, но по-прежнему остается незамеченной, точно так же, как и в роли Юнии в «Британике» Расина и Анжелики в «Мнимом больном» Мольера, то есть опять в классическом репертуаре. Когда в июне Дюкенель ставит «Гофолию» Расина в сопровождении музыки Мендельсона, то поручает Саре партию хора. Молодая женщина с такой чистотой и простотой читает александрийский стих Расина, что публика не только неистово аплодирует, но и требует исполнения на бис. Первому успеху Сары способствовали студенты, верные поклонники «Одеона».

В июле молодую актрису заметила Жорж Санд и заняла ее в одной из своих пьес. Шестидесятитрехлетняя Жорж Санд по-прежнему курила трубку, некоторые ее пьесы, ценившиеся зрителями за вдохновлявшие их республиканские идеи, ставились в «Одеоне». Она приглашает Сару на роль баронессы д’Арглад в возобновленной постановке пьесы «Маркиз де Вильмер», затем на роль Мариетты в спектакле «Франсуа-Найденыш». В книге «Моя двойная жизнь» Сара с нежностью говорит о Жорж Санд, с восхищением и почтением рисуя портрет той, кто называла ее своей «маленькой мадонной». Однако отношения этих двух женщин с весьма твердыми характерами наверняка были не столь безоблачными, как может показаться, ибо в своем «Дневнике» писательница называет актрису «продажной тупицей» и даже «свихнувшейся».

Когда Сара сыграла Гортензию в пьесе Бело и Вилльтара «Завещание Сезара Жиродо», Сарсе пришел в замешательство:

«Мадемуазель Бернар удивила меня в роли Гортензии. Вот уже несколько раз я ловлю себя на том, что восхищаюсь необычайно точной интонацией этой почти неизвестной девушки, ее элегантностью без манерности и совершенно невероятным чутьем сцены. Но самое странное заключается в том, что она, похоже, не замечает этого. Она играет небрежно, словно занимается ремеслом, которое ей докучает».

Эти качества — точность и небрежность — сочетаются в ней с непринужденностью и свободой, это подчеркивали многие критики задолго до того, как Сара стала знаменитой актрисой.

Дюкенель собирался затем поставить «Рюи Блаза» Виктора Гюго, по-прежнему находившегося в ссылке, однако правительство Наполеона III не разрешало этого, ибо возобновление «Эрнани» в «Комеди Франсез» дало повод для мощных политических манифестаций со стороны республиканцев, настроенных против режима Второй империи. Тогда руководство «Одеона» выбрало «Кина» Александра Дюма, поставленного тридцатью годами раньше. 1 января 1868 года Сара должна была играть роль молодой англичанки Анны Демби, которая хочет стать актрисой и соглашается следовать в изгнание за Кином в Америку. Пьеса во славу театра и актеров — это, разумеется, совсем не то, чего в тот вечер ожидала публика «Одеона»; зал скандирует имя Гюго, топая ногами и целый час не давая начать спектакль. Побледнев от гнева, старый Александр Дюма грозит кулаком студентам, вопящим во все горло. Шум стоит неописуемый, но директора решают все-таки поднять занавес. Голос Пьера Бертона, игравшего Кина, заглушили шиканье и свист публики, а появление Сары, невероятно худой, в костюме эксцентричной англичанки 1820-х годов, вызвало смешки и жидкие аплодисменты. Осмелев от этой жалкой поддержки, она выходит к рампе, собираясь обратиться к публике, и, когда воцаряется тишина, говорит: «Друзья мои, вы хотите защитить справедливость. Но разве это справедливо — возложить сегодня вечером на господина Дюма ответственность за ссылку господина Гюго?» Ее слова, исполненные здравого смысла, дошли до зрителей, зал был укрощен, и Сара смогла играть свою роль с естественной простотой. Дюкенель так рассказывал об этом столкновении с бушующим залом: «Сару освистали при выходе на сцену, затем произошло неслыханное, золотой голос, подобно лире Орфея, сотворил чудо; дикие звери умерили свой рев — Бог знает, были ли то рыки известных или неведомых животных, одним словом, светопреставление! Но публика была укрощена, ее пленила эта чаровница. Умолкнув, все стали слушать ее, только ее; таким образом, этот вечер, начавшийся бурной баталией, завершился триумфом».