Сапиенс как вирус

Прошла минута, другая. Бушевавшая в душе буря утихла. Как-то неожиданно схлынули кричащие эмоции, спокойно забилось сердце. Дмитрий попытался вспомнить улыбающееся лицо Анатолия. Попробовал представить неловкого Ванькина, но вместо этого увидел лишь страдающие лица своих умирающих двойников в других реальностях. Прислушался к своим ощущениям, но ничего не почувствовал. Попытался испугаться, но страх не шел. Пустота в груди, расширяясь, готова была заполнить все его тело, вытолкнуть все мысли из его головы. Шагнув к подъезду, он в последний раз оглядел темную улицу. В желтеющих кругах фонарного света возились сторонники отца Михаила – те, которые не успели сбежать и теперь уползали подальше от дороги, мелькая задницами среди голых ветвей редкого кустарника. А сам батюшка корчился, прижимаясь худым телом к холодному асфальту.

– Брось его! – крикнул Дмитрий, замечая Трофима, склонившегося над содрогающимся телом. – Это – уже оболочка!

Еще секунда, и белобородый старец затих, бездумные глаза неподвижно уставились в ночное небо, из открытого рта скользнула тонкая струйка слюны.

Добровик недобро, исподлобья, глянул в глаза Потемкина и в очередной раз покачал головой.

– Они – всё еще люди! – произнес он четко. – А в кого превращаешься ты?

Глава седьмая ДЕМОН НАПАДАЕТ, ВИРУС В ЗАЩИТЕ

Жизнь очень часто заставляет нас выбирать из двух зол меньшее, и хорошо тому, кто умеет точно взвесить все за и против.

Спертый, влажный воздух, насыщенный запахом немытых тел, встретил Потемкина, едва он переступил порог старого подъезда. Страх и боль буквально пропитали воздух. Тяжелое мрачное облако зависло над головами, накрывая толпу, пригнуло испуганных людей к ступеням. Многие наверняка рухнули бы на колени, не выдержав эмоционального пресса, если бы не соседские плечи, туловища, руки и головы.

Дмитрий огляделся. «Черт, как же их много! Похоже, Емельян поставил процесс избавления от вируса на поток», – подумал он и неприятно удивился, когда, ощутив страх и отчаяние окружающих людей, не почувствовал внутреннего дискомфорта. Эмоциональное амбре, заполнившее окружающее пространство, проникая в его мысли, мгновенно исчезало, словно проваливалось в черную дыру. Он видел страдания, но не мог сопереживать, чувствовал чужую боль, но не ощущал элементарной жалости. И самое страшное – его не мучили угрызения совести от того, что он лишь безучастно анализирует поведение окружающий людей.

– Оставь это мне, – возник ниоткуда голос ПервоДима.

– Ты нужен для другого.

– Для чего – для другого? Мир спасать? – Потемкин попытался ухватиться за мелькнувшее в душе отвращение к себе и своему бездействию.

Он сконцентрировался на злости и удивился, когда понял, что в этом направлении его никто не опекает. Он мог злиться, мог ненавидеть, но как только пытался думать о своих друзьях, в сознание врывался многоголосый хор Димов и требовал сконцентрироваться на судьбе Мироздания.

– Неужели ты никого в этой жизни не любил? – поинтересовался Потемкин, с трудом протискиваясь сквозь толпу на лестнице и множество Димов в своей голове.

– Она… дочь военного, – пришел ответ через секунду.

– Ее папаша, как только узнал о наших отношениях, упек меня в сумасшедший дом. Ну, ты видел!

Что-то шелохнулось в душе, промелькнуло приятное воспоминание, поднимая на поверхность непривычные эмоции. Но длилось это ощущение недолго, нежный порыв накрыло холодное безразличие.

Дмитрий наконец-то добрался до квартиры Монаха. Игорь жил в маленькой двухкомнатной квартире. Он постучал. Когда дверь открылась, сделал шаг, переступая порог и встал как вкопанный – перед ним простирался громадный зал. Только сейчас он сумел ответить на мучавший его – все то время, что он протискивался по лестнице – вопрос: куда же деваются люди, густым потоком заходящие в подъезд? Помещение было не просто громадным, оно казалось бесконечным.

– И как к этому отнеслась твоя подруга?

– Я не видел ее с тех пор… но думаю, если бы она захотела… она бы нашла способ увидеть меня… Ведь она клялась в вечной любви, – неожиданно завопил нечеловеческий голос в голове, и Дмитрий вздрогнул, ощущая как душу заполняет невыносимая тоска. Вперемешку со злобой на весь мир она готова была взорвать все его чувства, заставить громко выть или рвать волосы на голове. Обида и гнев, смятение и боль ворвались в сознание сумасшедшим ураганом и мгновенно смяли его «Я», заставляя кричать от боли. Секунда, другая… Все прекратилось.

«Уж лучше циничный прагматизм и ледяное спокойствие, – решил Потемкин, когда уже не хотелось убивать себя и окружающих. – С такими вспышками любой в психушку загремит. Вот откуда такое желание и такое умение управлять эмоциями. Если он может так быстро погасить стокилотонную эмоциональную бомбу, то заткнуть мою наивную стыдливость и детские переживания для него дело секунды».

– Не будем об этом сейчас, – досказал ПервоДим спокойно. – Ищи Бейрута!