Сапфиры Сиама

С его последним поваром у него вышел скандал из-за того, что на Гибралтаре они не запаслись свежими фруктами и овощами в достаточном количестве. Теперь он был уверен, что такая ситуация больше не повторится.

Во второй половине дня они вошли в Бискайский залив. Маркиз знал, что именно здесь состоится подлинное испытание «Морского конька». В январе море было совсем не таким, как в июне. Однако маркиз с нетерпением ожидал этого момента, не испытывая ни тревоги, ни опасений.

Осмонд был в восторге: перед тем как лечь спать, он сам убедился, что «Морской конек» выстоял, несмотря на бушующее море и сильный ветер. Однако нужно было продвигаться вперед медленно и осторожно: будет глупо сломать себе ногу во время неизбежной качки. День, проведенный в хлопотах на палубе, под порывами сильного ветра, утомил маркиза. Он заснул, едва только его голова коснулась подушки.

Когда он проснулся, то понял, что самое худшее позади. В иллюминаторы светило солнце, и Осмонд догадался, что они недалеко от Лиссабона. Поскольку он торопился, то решил, что если с яхтой ничего не случится, то первую остановку они сделают в порту Гибралтара.

Когда к нему явился Добсон, маркиз первым делом спросил:

– Все в порядке?

– Все, милорд. Ничего не поломалось и не разбилось, кроме нескольких тарелок на камбузе, – заверил его Добсон, – да еще бокала, который ваша милость оставили в салоне.

Маркиз засмеялся. Он знал, что Добсон любил подлавливать его на таких промахах.

– Это была небрежность со стороны стюарда, не заметившего его там, – сказал он с притворной суровостью.

– Вы оставили его на полу у кресла, в котором вы читали, милорд, – сказал Добсон. – А он привык иметь дело с джентльменами, которые ставят бокалы на стол.

Маркиз никогда бы не стерпел такой дерзости ни от кого другого, кроме Добсона. Но Добсон знал его, когда он еще не был важной персоной, и они вместе бывали в разных передрягах. Поэтому он и позволял ему вольности, недопустимые при других обстоятельствах.

Позднее в этот день, когда маркиз спустился переодеться к обеду, Добсон сказал:

– Засов на двери каюты рядом с вашей, милорд, должно быть, закрылся во время качки.

Выждав несколько мгновений, он продолжил:

– Плотник пытался его открыть, однако ничего не вышло. Можно сломать замок, но тогда он поцарапает свежую краску.

– Так пусть ничего и не делает! – резко сказал маркиз. – Если засов заело во время шторма, он может сам вернуться в прежнее положение. Мы ведь не пользуемся этой каютой?

– Я разложил там в гардеробе кое-какие вещи вашей милости, – отвечал Добсон.

– Их у меня полно, – сказал маркиз с усмешкой, – и если это единственное, что вас заботит, я очень признателен.

Маркиз знал, что капитан так же доволен, как и он: «Морской конек» великолепно выдержал шторм. Теперь они зашли в более спокойные воды, оставив позади холода и ветры.

Этим вечером маркиз снова прекрасно поужинал. После ужина, как и накануне вечером, он посмотрел в словаре несколько фраз на урду, которые могли быть ему полезны в Сиаме.

Маркиз пришел к выводу, что это очень сложный язык. Он знал его немного, но ему никогда не случалось пробыть в Сиаме достаточно долго, чтобы выучить больше. Однако всегда и во всем стремившийся достичь совершенства, он имел твердое намерение приложить к этому все усилия.

Когда он начал читать «Историю буддизма», то подумал, что ему неплохо бы найти учителя. Хотя он сомневался, что у него это получится, ведь ему не придется провести в стране много времени.

Было уже поздно, когда он спустился к себе. Добсон вышел, и он уже собрался лечь, но обнаружил, что оставил «Историю буддизма» в салоне наверху. Маркиз протянул было руку за колокольчиком, но потом подумал, что может сходить за книгой сам.

Он надел теплый халат, лежавший в изножье кровати. Осторожно пройдя по коридору – яхту еще слегка покачивало, – он поднялся в салон.

Книга лежала там, где он ее оставил. Сунув ее под мышку, он постоял какое-то время, глядя в темноту. Грозовые тучи исчезли, и небо было усеяно яркими звездами. Он хотел выйти на палубу и полюбоваться ими, но знал, что там будет очень холодно. Маркиз уже разделся и не хотел заполучить простуду, которая могла дать осложнения на почки.

С легким вздохом, словно сожалея о том, что он упускает что-то, что могло бы доставить ему удовольствие, он спустился по трапу вниз. Осмонд прошел по коридору к своей каюте, занимавшей всю корму, с иллюминаторами по обеим сторонам. Он уже почти дошел до двери и протянул руку к стене, чтобы удержать равновесие.

Когда он проходил мимо каюты, которая, по словам Добсона, закрылась, он отчетливо услышал, как кто-то чихнул. На мгновение Осмонд подумал, что ему показалось. Он остановился и прислушался, опираясь для поддержки о притолоку, и услышал внутри легкое шуршание. Это было невероятно, но, усомнившись в своей собственной способности слышать, он приложил ухо к двери. Теперь у него уже не оставалось сомнений, что внутри кто-то двигается.

Невероятная мысль промелькнула у него в голове. Он не мог поверить тому, что подсказывало ему воображение. Он постучал со словами: