Сапфиры Айседоры Дункан

Элиза никогда не любила красный шарф. Он у нее ассоциировался с пламенем, неуправляемым огнем, который застрял в памяти, когда она ребенком наблюдала, как горит родительский дом. Красный шарф, как красный флаг – цвет революции и крови. Уж ее-то пролилось немало. Только среди родни двенадцать человек погибло, а сколько еще людей пострадало, одному богу известно.

Танец с шарфом ей не нравился, но она выходила на сцену с красным полотнищем и танцевала потому, что это любила публика. После того как шарф затянулся на шее Айседоры и задушил ее, Элиза не прикасалась к нему больше никогда.

Прежняя удалая театральная жизнь канула в Лету. У Элизы от нее остались теплые воспоминания и перстень. Она им очень дорожила, не соглашалась продать ни за какие деньги. Необыкновенно красивый, с магически-синими камнями, он давал ей силу. Когда все вокруг рушилось и небо сужалось до черной точки, когда отчаяние и горе подходили совсем близко, Элиза сжимала в кулачке подарок Айседоры. Ей казалось, что сама Дункан протягивает ей руку помощи и говорит невозмутимо: «Все будет хорошо, самое темное время обычно бывает перед рассветом».

Однажды на рынке к ней подошла цыганка, одетая в цветастую юбку, с платком на седеющих волосах. Она заметила перстень и попросила продать его. Элиза отказалась, но цыганка не отставала.

– Не твой это перстень. Его хозяйка погибла, и ты погибнешь.

Элиза спрятала руку в длинный рукав кофты. Перстень был ей велик и свободно болтался на указательном пальце.

– Дай его мне. Я очищу его карму. Иначе он беду принесет. Много людей погибнет из-за света дьявольских камней.

– Типун тебе на язык! – рассердилась Элиза и поспешила домой.

* * *

Великий Новгород по площади совсем не велик, но по сравнению с Шарьей выглядел гигантом. Леонид быстро нашел Заводскую улицу и дом, в котором когда-то располагался магазин «Золотой ключик». О детском универмаге напоминала вывеска, вернее, след от нее: розовые непокрашенные буквы на красном фоне стены.

Одно из окон нужной квартиры выходило на бельэтаж. «Очень удобно для краж», – почему-то подумалось Леониду. Первоначальный план Обноскова – заявиться к хозяину перстня и предложить выгодную сделку – по мере приближения поезда к новгородскому вокзалу поменялся. Леня благоразумно решил повременить с активными действиями и, прежде чем что-либо предпринимать, осмотреться на местности, все взвесить, навести справки о старике. Если бы Обносков был честен с собой, то признался бы: он боится и, чтобы оттянуть неприятный момент, взял тайм-аут.

«Забавный старикан», – думал Леонид поначалу. Впервые он увидел Каморкина, когда тот, выходя из подъезда и воровато оглянувшись, полил из склянки колеса джипа, припаркованного слишком близко к дому. Через полчаса Каморкин неторопливым прогулочным шагом возвращался из булочной с длинным французским батоном, торчащим из пластикового пакета. Он был доволен проделанной работой: джип подвергся нашествию кошек. Пушистая стая каталась по капоту, терлась возле шин и точила о них когти.

Ближе к вечеру на тот же автомобиль партизанская рука просыпала из окошка крупу. Птицы тут же слетелись к кормушке и застучали клювами по черной лакированной крыше. Спустя несколько минут с криком: «Убью!» из подъезда выбежал гориллообразный малый. Он повертел широкой головой по сторонам, смахнул с крыши крупу и отогнал машину подальше от окон.

Из наблюдений Леня понял, что пенсионер ведет войну не только с зарвавшимся автовладельцем. Он регулярно скандалил с соседями, ссорился с собачниками, выгуливавшими своих питомцев где попало, гонял с лестничной клетки курильщиков и ругался с недобросовестными продавцами. В общем, старик знал свои права и яростно их отстаивал.

«Такого на арапа не возьмешь», – смекнул Обносков и решил поменять тактику. Дед одинок и жаждет внимания, поэтому и затевает ежедневные склоки. Чтобы расположить его к себе, нужно проявить интерес к его персоне. Польщенный старик растает, и тогда можно будет просить у него все, что хочешь. Да что там просить! Сам предложит перстень, еще и уговаривать будет. Все-таки Леонид не зря считал себя знатоком человеческих душ – как он ловко разгадал натуру Каморкина!

Утром, облачившись в белую рубашку и повязав галстук, Леня стоял перед дверью квартиры Каморкина. К двери долго не подходили, но Обносков был настойчив.

– Степан Константинович? Здравствуйте! Я из областного краеведческого музея, – льстиво пропел он в ответ на неласковое стариковское «Чего надо?».

– Ну и что с этого? – засопел Каморкин, совершенно не собираясь отпирать дверь. – Проваливай, пока милицию не вызвал.

– Я из музея, поговорить хотел, – пробормотал Леня, совершенно растерявшись. Он удрученно побрел вниз по ступеням. Такого поворота Обносков никак не ожидал.