Сапфировые волны Мироздания

Беспросветная ночь добавила к его унынию нотки отчаяния, сон не шёл, голова была пустая, аванс, выданный заказчиком, улетучился вместе с беспечными друзьями, которые две недели не покидали его мастерской, выскакивая только в магазин через дорогу. А вот теперь ни денег, ни идей, ни настроения. И друзья-предатели разбежались! Ливерию стало бесконечно жаль себя. Такого талантливого, да что там стесняться – гениального художника, и столь же и невезучего человека. Почему он сам для себя обозначился как невезучий, художник не знал. Вероятно, ему так было проще – списал всё на коварные игры мироздания и сидишь, страдаешь. А страдать Ливерий умел как никто другой. Качественно страдал, даже благородно, как страдали русские писатели в изгнании. В Ницце. С покорным принятием своей судьбинушки. Так и говорил, артистично роняя голову в ладонь: «Судьбинушка, видать у меня такая!».

– Ночь-то какая сегодня была… Беззвёздная, долгая и тревожная, – сказал он вслух, глядя в окно. Хорошо, что до утра дожил. Сердце что-то у меня в последнее время пошаливает.

Затем он подошёл к огромному, в полстены зеркалу и с притворной критичностью оглядел себя:

– Да, друг! Постарел ты, – всё также, вслух, авторитетно заявил он своему отражению, – глянь-ка на себя: сухие, мертвенно-синие губы, опустошённый взгляд… Но, вместе с тем – это всё же гордый взгляд!

Тут Ливерия понесло:

– Выразительный, пытливый взгляд бесконечно-зелёных глаз, на моём бледном аристократическом лице с твёрдым, волевым подбородком, красиво очерченными скулами…

– Мужчина, просим прощения за поздний визит, но мы к вам по безотлагательному делу, – прозвучал за спиной художника женский голос.

Ливерий от неожиданности упал. Поднявшись на ноги, он попытался выпрямиться, но спина предательски не разгибалась. Так и стоял в идиотском поклоне с восковым от страха лицом и вытаращенными глазами, теми сами, пронзительно-зелёными. В образе глупого кабачка. А перед ним невозмутимые, даже несколько отрешённые, стояли двое мужчин и одна женщина.

– Ещё раз просим прощения, Ливерий Поликарпович, за то, что побеспокоили вас в столь вдохновенное утро. Поверьте, если бы не обстоятельства непреодолимой силы, мы ни в коем разе не позволили бы себе наглость потревожить вас, великого художника с мировым именем, – снова подала голос женщина в убогих очках и с таким же убогим, небрежным хвостом волос на голове.

Ливерий, падкий на елейные речи и откровенную лесть, начал быстро приходить в себя.

– Мы к вам по рекомендации от Тимофея Ильича.

– Самого?! – выдохнул художник.

– От самого, – уверил его мужчина с кривым ртом, чудовищными морщинами на лбу и дёргающимся глазом.

– Да вы проходите, проходите! Вот сюда, на кухню. Я сейчас нам кофе сварю. Прошу! Что ж вы у порога-то?! – засуетился художник.

Странные гости стояли посреди мастерской не двигаясь.

– Ливерий Поликарпович, мы у вас остановимся на сутки. Надеюсь, не доставим неудобств?

– Да, но… Я не знаю… Мне и кормить-то вас нечем. Только вот кофе и остался на пару-тройку кружек.

– Не хлопочите, дорогой! С продуктами проблем не будет. Роман Андреевич! Выделите денежные средства мастеру.

Персонаж с кривым ртом полез за пазуху и вытащил невероятных размеров пачку пятитысячных купюр. Ливерий до последнего не верил в то, что ему достанется хотя бы часть этой фантастической кучи денег, но кривой мужчина, с непрекращающимся нервным подёргиванием глаза, буквально распихал по карманам изумлённого Ливерия все, до единой купюры.

– Это всё мне? – как-то совсем по-детски спросил художник.

– Конечно! – рявкнул кривой.

– Но, позвольте – за что?!

– На мелкие бытовые расходы, связанные с нашим пребыванием здесь. Как только закончатся, не стесняйтесь, обращайтесь в тот же миг.

Накануне.

– Вот такие дела! – подытожил Петька, – Решай, идёшь ты со мной или как? Учти – мероприятие рискованное, я могу и один сходить. Не заставляю и всё пойму.

– Да что ты! Разве я когда отказывался? Конечно, я с тобой. Когда идём?

– Да завтра и пойдём. Чего тянуть-то?

10 января 2020 года, 16 часов 30 минут. Москва, Петровско-Разумовская аллея, 12.

– Дядь Коль!!! Это я, Петька! Я к папке! Пустите!

– Аааа, вижу-вижу! А это кто с тобой?

– Брат это мой. Двоюродный. Из Балашихи, – не смущаясь, соврал мальчуган.

– С братом нельзя. Тебя-то пускать не положено, это я уже так, на нарушение иду.

– Дядь Коль! Ну, раз уже нарушаете со мной, то какая разница? Он, – Петька ткнул пальцем в друга, – не ворует. Он честный! Я за него это… ручаюсь!

– Не положено!

– Дядь Коль, у нас тут ситуация… Он, – Петька снова ткнул пальцем в так называемого «двоюродного брата», – деньги потерял. Много. Ему мать на компьютер дала, а его в электричке, видать, обокрали. Ну вот мы к моему папке и идём. Чтобы он разобрался.

– Ох, да что ж ты сразу-то не сказал?!

Мальчишки осторожно поднимались по лестнице.

– Теперь, главное, это ни с кем не встретиться. Тут и меня и моего папку все знают. Сразу доложат. Сейчас мы спрячемся в комнате, где уборщицы вёдра с тряпками прячут. Посидим там спокойно, дождёмся, когда все уйдут и пойдём в лабораторию.