Сапфировая скрижаль

— Да. Хотя иногда я задаюсь вопросом, не любовь ли привела этого ученика к гибели. Ведь для того, чтобы предсказание Христа сбылось, должен же кто-то был сыграть роль предателя? Нет измены — нет смерти, нет страстей и нет воскресения. А что говорит Иисус Иуде на Вечере Господней? «Что делаешь, делай скорее!» Этот приказ можно толковать по-разному, потому что едва Искариот вышел, как Господь добавил: «Ныне прославится Сын Человеческий». Представьте, что именно неимоверная любовь ко Христу, безумная любовь, чрезмерная, подвигла Иуду влезть в шкуру того мерзкого персонажа, которым он стал, которого проклинают многие поколения и будут проклинать до скончания времен. Если он действовал по прямому наущению Христа, который так положил ему послужить Высшей Цели?

— Потрясающая теория, — улыбнулся Эзра. — Она подразумевает, что этот человек обладал просто невероятным смирением и готовностью к самопожертвованию.

Монах не ответил. Во время своего монолога он не сводил глаз с Мануэлы, да и сейчас никак не мог их оторвать. Сарраг поднялся и, стряхивая пыль с джуббы, заявил:

— Бургос… До него отсюда шесть дней пути. Нам предстоит довольно долгое путешествие.

Казалось, ни Мануэла, ни Рафаэль его не слышали.

ГЛАВА 25

Любовь — это адское пари, когда ставишь жизнь свою и смерть на то, что творится в душе другого.

Поль Валери. Эрос. Тетради.

На следующее утро, когда они отправились в путь, жара стояла просто невыносимая. Они галопом миновали Пуэнте-Романо, пересекли Тормес и понеслись на север, оставив позади стены Саламанки. Никто из них и не догадывался, какое зрелище поджидает их буквально в одном лье от города. Выехав на дорогу к Вальядолиду, они увидели на обочине два тела, лежавшие раскинув руки, изуродованные и истерзанные. Сулейман Абу Талеб с сообщником.

Сарраг первым спрыгнул на землю и кинулся к слуге. Тот неподвижно лежал, глядя в небо широко раскрытыми глазами, в которых навсегда застыл ужас.

— Во имя Пророка! Кто мог сотворить такое?! Кто?! Почему?!

Варгас внимательно изучал трупы.

— Чудовищно! Такое впечатление, что убийцы с каким-то гнусным удовольствием пытали этих несчастных, прежде чем прикончить. Посмотрите на раздробленные кисти и щиколотки. Как по-вашему, Святая Германдада способна на такое?

— Нет, — решительно отрезал Варгас. — Члены Германдады вершат правосудие, но никогда не пытают.

— Тогда кто? И по какой причине?

— Не знаю.

— Мактуб, — вздохнул стоявший на коленях возле тела молодого человека шейх. — Я сохранил ему жизнь, но было предопределено, что смерть его настигнет.

Мануэла осталась в седле. Бледная, как снежная статуя, она, стиснув зубы, смотрела на жуткую сцену. Молодая женщина была согласна с Варгасом: Святая Германдада тут ни при чем. Это мог сделать только человек с птичьей головой. Не питая особых иллюзий, она огляделась. Сейчас Мендоса со товарищи наверняка уже где-то залегли. Она представляла, как он радуется, зарывшись в свою нору. В ней всколыхнулась ненависть. И Мануэла мысленно поклялась: если Торквемада не снимет шкуру со своего агента за подобное, она сделает это сама.

В последующие дни царило сущее пекло, и они были вынуждены часто останавливаться, чтобы не получить солнечный удар. Но как только снова трогались в путь, горячий ветер опять бил в лицо.

«Дыхание дьявола», — назвал это Сарраг. И объяснил: однажды, на заре времен, Ад пожаловался Всевышнему, сказав: «Господи, сделай что-нибудь, я сам себя пожираю!» И тогда Господь разрешил ему дыхнуть дважды: один раз зимой, другой — летом. Именно в это время на нас обрушивается самый сильный холод и самая сильная жара.

Мануэла не смела глядеть Рафаэлю Варгасу в глаза. Вечером, когда разбивали лагерь, она предпочитала держаться в сторонке. Одна лишь мысль оказаться с ним рядом вызывала у нее приступ паники. Когда он к ней обращался, она старалась свести разговор к праздной болтовне. С тех пор как они покинули Саламанку, молодая женщина чувствовала себя в роли подсадной утки все хуже. Что с ней происходит? Неужели чувства, что она питает к Варгасу, поколебали ее изначальную решимость? Да, никаких сомнений.

Все эти годы Мануэла отказывалась подпускать к себе мужчин не столько из-за излишней скромности, сколько из стремления к независимости. Сама мысль, что ее сердце может оказаться в зависимости от мужчины, каким бы чудесным он ни был, казалась ей невыносимой. Но что сильнее всего выводило ее из равновесия — в чем она едва осмеливалась признаться самой себе, — это непреодолимое, жгучее желание, которое вызывал у нее Варгас. Когда он двигался, разговаривал, движения его рук и губ, взгляды, которые он бросал на нее, — все будоражило ее чувства. А когда она засыпала, то видения обнаженных, бесстыдно сплетенных тел тревожили ее сон.