Сапфировая скрижаль

— Все это так, — взвился Эзра, — но в некоторых случаях отсутствие реакции, попустительство называется вполне конкретно: по-соб-ни-че-ство. — Раввин, сам того не замечая, говорил все громче, все настойчивей, словно хотел выкрикнуть свое возмущение всему миру. — Адонаи мне свидетель! Этот человек — ничтожество! Ничтожество, потому что трус. Ничтожество, потому что конформист.

Похоже, само это слово привело его в еще большую ярость.

— Они всегда идут дружными рядами и стройными колоннами. Законопослушные, верные традициям, вечно согласные со всем и вся! Вот увидите, придет день, и он не за горами, когда мужчин и женщин начнут сажать за решетку лишь за то, что они другие, и на лбу у них напишут: «Изгнаны за непохожесть!» — Он помолчал, словно задумавшись над чем-то. — Самое главное преступление человека — это внутренняя потребность слиться с установленным порядком, тогда как что-то значительное можно совершить, только лишь усомнившись в существующем порядке вещей и действующих установках. Вот, к примеру, ваш Христос! Что он говорит? «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел я принести, но меч; ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку — домашние его!» — Трясущимися губами он отчеканил: — «И враги человеку — домашние его!» Вы хотя бы понимаете всю глубину этой фразы? Домашние его, его собственная кровь и плоть! Потому что однажды мы проснемся другими. Потому что некий ребенок вдруг захочет стать поэтом в мире, где поэзия — порок. Потому что человек, выросший рабом, однажды восстанет, потому что старик поклянется, что видит доброту и терпимость там, где все остальные вокруг него всегда видели лишь уродство и грех. — Раввин, потрясая кулаком, воскликнул: — Всевышний отвергает установленный порядок!

— Да что это вас разбирает, Самуэль Эзра? Это что, последствия лихорадки? Вас беспокоит, что я не знаю, какой будет судьба сеньора Колона?

— Нет, моя судьба! Вы так ничего и не поняли? Вы только что преподали мне жизненный урок, Рафаэль Варгас. Я слушал вас и таким образом осознал свою собственную ничтожность, свою зашоренность. Словно приподнялся занавес, и солнце своими лучами пронзило тьму моих ложных убеждений. И вдруг я понял: ничто не однозначно, ничто не окончательно… Цепляться за свои убеждения под предлогом, что они единственно верные из многих, — значит жить в саване. Жить неподвижно, лежать с мертвецами! — Раввин взволнованно схватил руку францисканца и сжал ее. — Сеньора Виверо была права, когда предложила вам привнести частичку света в мир, где слишком много тьмы… Спасибо.

Человек с птичьей головой потер шрам на лбу и сердито сказал:

— Не так легко к вам подобраться без риска. Как там рана у араба?

— Заживает. Ну? Вам удалось отловить типов, что на нас напали?

— Пока нет. Но могу вас заверить, что если они осмелятся предпринять еще одну попытку, то от нас не ускользнут. Я вроде бы узнал нашего информатора, слугу шейха. Вы не знаете, зачем ему это?

— Понятия не имею, и шейх тоже. — Во время разговора Мануэла нервно поправляла прическу. — Как получилось, что вы не вмешались, сеньор Мендоса? Разве вы не должны следовать за нами по пятам?

— Все произошло слишком быстро. Мы заметили этих людей, но представления не имели, что они замышляют. После нападения мы кинулись за ними, но так и не догнали.

Глаза Мануэлы потемнели настолько, что стали похожи на черные точки.

— Вы проморгали пожар в монастырской библиотеке. В Касересе вы не смогли помешать аресту раввина. Наконец, не удовлетворившись тем, что не смогли предотвратить нападение, которое чуть не привело нас всех к катастрофе, вы проявили себя столь же некомпетентным при их поимке.

Человек с птичьей головой скрипнул зубами, раздираемый между желанием нагрубить и осторожностью. Осторожность взяла верх, и он смиренно произнес:

— Вы правы, сеньора Виверо. Заверяю вас, что подобной ошибки больше не повторится. Клянусь вам.

— Надеюсь, так и будет. Судя по полученным мною сведениям, эти люди ищут какую-то скрижаль.

У Мендосы глаза полезли на лоб.

— Да, — повторила Мануэла. — Скрижаль. Можно сделать вывод, что ее содержание чрезвычайно ценное. Сообщите об этом Великому Инквизитору как можно быстрей.

— Скрижаль, — совершенно обалдело повторил Мендоса. — Как вы думаете, вы сможете узнать, что на ней?

Она собралась ответить, но слова застряли у нее в горле. Приближались Эзра с Варгасом. Мануэла тут же приняла надменный вид и громко произнесла:

— Мне очень жаль, сеньор, но я не знаю, где площадь Сан-Винсенте.

И, не обращая внимания на изумленного Мендосу, помахала своим компаньонам. Тут Мендоса наконец сообразил. Поблагодарив, он откланялся.

— Что вы тут делаете? — изумился Варгас. — Почему вы меня не дождались?

— Мне стало душно. Так что я вышла подышать.