Сапфировая королева

А Дашенька, выпроводив доктора и Половникова, некоторое время полежала в постели, хлюпая носом, потом рывком поднялась и вскочила на ноги. Судя по тому, как резво горничная передвигалась по комнате, доктор получил свои три рубля ни за что, потому что никакого вывиха у мадемуазель Кузнецовой не наблюдалось. Она подошла к окну сбоку, так, чтобы ее не было видно снаружи, заметила напротив гостиницы долговязую фигуру Васи, который смотрел на ее окна, и улыбнулась каким-то своим потайным мыслям.

– Значит, так? – нараспев проговорила она, и ее глаза сузились. – Ну-ну!

После чего преспокойно вернулась в постель, легла и накрылась одеялом.

Тьма сгустилась над городом, и в этой тьме утонули приветственные речи губернатора, витиеватый тост вице-губернатора и еще много, много тостов в честь высокой гостьи. Амалия Константиновна откровенно скучала, но улыбалась всякий раз, как того требовали обстоятельства.

И в то же время библиотекарь Росомахин вместе с Валевским возвращался к себе домой.

– В центре возле гостиницы все фонари зажгли, а у нас как не горели, так и не горят. – Старичок вздохнул и укоризненно покачал головой.

Валевский, которого совершенно укатали рассуждения о прозе Пушкина, молчал и даже не чувствовал сил, чтобы ругаться. У него осталось только одно желание: добраться до жилища гостеприимного библиотекаря и рухнуть в постель.

Через несколько минут мужчины были уже возле небогатого, но опрятного домика, в котором жил Росомахин. Вокруг был разбит небольшой сад, где рос плющ и раскинулись какие-то цветы, едва различимые в полутьме.

Войдя в дом, Валевский огляделся. Книги, газеты, горшки с цветами – и тот особенный затхлый запах, свойственный помещениям, в которых живут одинокие старики. Леон вздохнул. Его бы не удивило, если бы местные мыши давно уже загнулись от бедности.

«Как можно так жить? – подумал вор. – Ведь это же ужасно!»

– Поднимайтесь по лесенке, – предложил библиотекарь. – На чердаке ничего, чистенько. Раньше там прислуга жила, когда еще жена моя, Марфа Ивановна, была жива. – Глаза старика затуманились. – На заднем дворе есть колодец, если что, можете брать оттуда воду.

Валевский был удивлен, увидев, что на чердаке и в самом деле довольно чисто и почти нет паутины. В одном углу стояла кровать, в другом – шаткий табурет с тазом на нем.

– Не слишком-то уютно здесь, конечно, – извиняющимся тоном промолвил Росомахин. – Вы обождите минуточку, сударь, я сейчас…

Не через минуту, а через целых пять он поднялся на чердак, неся с собой картинку из журнала – портрет Пушкина и горшок с розовым цветком.

– Вот, – важно объявил библиотекарь, – чтобы немного, так сказать, украсить обстановку.

Чувствуя в душе и жалость, и пробуждающийся смех, Валевский прикрепил картинку к стене, а горшок поставил на окно. Цветок поглядел на него и отвернулся.

– Когда закончите с вещами, спускайтесь ко мне, попьем чаю, поговорим, – предложил библиотекарь и зашаркал вниз по ступеням. Дождавшись, когда он уйдет, Валевский раскрыл чемодан.

– И нечего на меня смотреть, – заметил он Пушкину по-польски.

Поэт сделал вид, что ничего не слышал. Впрочем, так как он был нарисованный, ничего иного ему не оставалось.

Глубокой ночью де Ланжере сопровождал в карете баронессу Корф обратно в «Европейскую». Ему показалось, что гостья держится сухо, но полицмейстер приписал ее дурное настроение тому, что губернатор пожадничал и выделил для ужина мадеру вместо бордо.

– Елисей Иванович, – неожиданно проговорила баронесса, – я хотела бы попросить вас об одолжении. – Она замялась. – Вернее, это не одолжение, а… Рассматривайте это как просьбу, в которой вы не можете мне отказать.

Елисей Иванович придвинулся к баронессе поближе и, жарко дыша ей в щеку, объявил, что ради блага Отечества готов на все. Решительно на все! Баронесса отодвинулась в угол кареты и спокойным, даже будничным тоном изложила свою просьбу.

Признаться, услышав последнюю, де Ланжере даже не заметил, как сам отодвинулся от баронессы.

– Но, милостивая государыня, – пробормотал он, – это невозможно! Это… это неслыханно! Противозаконно даже!

– Вы уверены? – вроде бы равнодушно спросила Амалия, но тон ее был таков, что даже видавший виды полицмейстер почувствовал: он словно вернулся в гимназическую пору, когда любой наставник имел над ним превосходство. – Брать взятки, к примеру, тоже противозаконно, милостивый государь. Или вы выполните мою просьбу, в которой нет ровным счетом ничего особенного, или вам придется распрощаться со своим местом. Выбирайте!

И де Ланжере выбрал. Однако он все же имел большой опыт общения с начальством и потому спросил:

– А если… гм… если вдруг пойдут слухи… – Полицмейстер встревоженно шевельнул усами. – Я хочу сказать, ведь такое дело невозможно удержать в тайне. Если…

– Не беспокойтесь, – оборвала Амалия, глядя в окно кареты, – вы выполняете мой приказ, только и всего. За последствия ответственность буду нести я.

Де Ланжере поглядел на ее лицо и замолчал.