Сапфир

Марио смотрел на грушу в шоколаде, тонущую в ореховой пене, и не видел ее. А ей, Лане, хотелось, чтобы его лицо вновь ожило, чтобы зажглись глаза. Что-то неправильно было в трогавшей Мо тоске, что-то неуловимо тревожное, словно тень от облака на ясном бескрайнем небосводе, – тень там, где ее быть не должно. Иногда в его карих глазах плясали веселые огоньки – жизнелюбивые до неприличия, – а иногда они гасли, и мир будто терял для Марио всякую привлекательность. Или же это Марио терял привлекательность для мира?

Лана путалась. Ее постоянно «двоило» – то все просто и ясно, то сложно и беспокойно. Вероятно, стоило начать работать, чтобы разобраться.

– Сыта? Едем ко мне?

Она кивнула и почему-то снова подумала о расправленной постели. Улыбнулась своим никчемным мыслям-балбесам, отложила салфетку, посмотрела на длинные красивые пальцы, в этот момент вынимающие из бумажника купюры.

Сейчас она снова будет его «обнимать». Главное, не уткнуться в спину носом.

* * *

Он смотрел на камни по-особенному, как смотрят на альбом со старыми фотографиями, на бусины из ожерелья любимой женщины, на покрытые тонким слоем пыли написанные вручную письма. Так смотрят на все, что когда-либо имело и продолжает иметь великий смысл.

Почему камни?

Лана сидела чинно, как школьница, с прямой спиной и сложенными на коленях ладонями.

– Рубин.

Из плоской коробочки с бархатной подушкой внутри был извлечен на свет овальный алый камень – яркий и переливающийся. Марио положил его на стеклянную поверхность стола – тот провернулся и замер.

Следующая коробочка.

– Изумруд.

Рядом с рубином лег другой самоцвет – зеленый, как умытая дождем листва тропического леса.

– Аквамарин.

Прозрачная каплевидная слеза продолговатой формы – бело-голубая.

– Топаз.

Солнечный граненый кружок.

– Оникс… Гранат… Турмалин… Чароит… Хрусталь… Берилл… Алмаз…

Коллекция на столе росла – разные цвета, оттенки, формы, огранка. Алмаз Лану поразил – таких больших, как тот, что положил на стол Марио, она не видела никогда – им можно было украшать королевские броши.

– Хризолит… Цитрин… Циркон… Лараит…

О последнем – бледно-фиолетовом по цвету – она вообще никогда не слышала.

Крайним в длинном ряду из семнадцати камней – она считала – лег ярко-синий, глубокий и пронзительный.

В голос Марио скользнула хрипотца.

– Сапфир.

– Всего семнадцать?

– Да, семнадцать. Именно столько разновидностей будет в комнате.

– В какой комнате?

– В том помещении, где придется выбирать.

– И там тоже будет всего семнадцать камней?

– Нет, там будет больше. Но разновидностей именно столько.

– А сколько в комнате сапфиров?

– Один.

– Один?!

Лане вдруг сделалось понятно, почему Мо был готов платить, и платить много, – задача, которую он перед ней поставил, вдруг перестала казаться легкой. Скорее, наоборот – непосильной. Одно дело – нести легкую сумку и беззаботно помахивать ею за ручку, другое – тащить в гору набитый кирпичами мешок. Он сказал, что камни будут прозрачными и неразличимыми по форме. А что, если их будут десятки или сотни? А что, если несколько сотен? Как найти нужный?

– А временем мы тоже будем ограничены?

– Да, одной минутой.

Она шумно выдохнула. Страшно. Высока вероятность ошибиться. Ошибиться в том случае, если она вообще когда-либо увидит испускаемое камнями сияние. Лана незаметно вытерла вспотевшие ладони о юбку – сдвинула руки вниз на пару миллиметров и напряглась.

Ей вдруг захотелось отказаться. Да, двадцать тысяч – сумма внушительная, но она проживет и без нее. Все эти камни… Это чужая жизнь, чужие проблемы – не ее…

– Марио…

Он угадал продолжение несказанной фразы по застывшим плечам, бледному лицу и подрагивающим поверх юбки кончикам пальцев.

– Страшно?

– Это… невыполнимо.

– Но мы еще даже не пробовали.

Зря ей подлили этот раствор, зря. Лучше бы его плеснули тому брюнету, что сидел на лавочке напротив, лучше бы вылили в кусты. Нет, лучше бы его выпил сам Мо и теперь единолично созерцал бы свою внушительную коллекцию самоцветов.

– Лана…

– Я не хочу…

– Это не пытка. Не казнь.

Она, как игрушечный клоун с шеей-пружинкой, все качала и качала головой.

– Задача… слишком сложная.

Растерялась, запаниковала.

– Тебя никто не накажет за ошибку.

– Я собираюсь взять за это деньги. Значит, должна…

– Не должна. Ты мне ничего не должна. Я плачу за попытку, понимаешь?

Она смотрела на него глазами-самоцветами – такими, каких в его коллекции не было, – кофейными с золотыми крапинками, блестящими и испуганными.

– А если я ошибусь? – спросила шепотом.

– Значит, ошибешься. Я и сам мог бы ошибиться. Причем с гораздо большей вероятностью, чем ты.

– Но ведь это… важно?

– Не настолько, – Марио легко качнул головой – мол, дурашка – и улыбнулся. Улыбнулись губы, улыбнулись лицевые мышцы, но не улыбнулись, а еще тоскливее сделались его глаза. – Представь, что это игра, ладно? Просто игра.

Именно из-за них – из-за его глаз – она вдруг решилась. Насупилась, прикусила губу и подумала о том, что для него это вовсе не игра. Что, если человек готов платить не за результат, а всего лишь за шанс, то это, должно быть, очень важно.