Сапфир

Она боялась думать о том, что стало с ним в больнице. После больницы? Отсутствие пульса, черный застегнутый мешок, равнодушный росчерк санитара, место на кладбище — номер в свидетельстве о смерти… Как глупо, как неправильно. Так не бывает.

Назад на виллу она уезжала пустая, как та раковина, которую он ей однажды подарил. Раковина — без жемчужины внутри.

— Что вы скажете, если мы сторгуемся за полтора?

Ее укоризненный взгляд заставил человека в пиджаке смутиться.

— Хорошо, миллион семьсот.

Она обещала подумать, уже зная, что перезвонит и скажет, что согласна. Ей самой не нужны были деньги — они вдруг потеряли всякую ценность, — но почему-то стыдно было перед виллой.

— Я оставлю вам визитку.

— Хорошо.

— В любое время.

— Я поняла.

— И… не отдавайте ее другим покупателям, не перезвонив нам, пожалуйста.

Они ее хотели и хотели сильно. Наверное, взяли бы и за указанную в объявлении цену.

Закрывая дверь, Лана смотрела на то, как цокают по мраморной дорожке каблуки чопорной женщины. Скоро они, вероятно, будут цокать здесь постоянно — взад-вперед, к машине, из машины, для того, чтобы пройти к бассейну…

«Дорогой, не забудь прихватить из багажника покупки…»

«Конечно, дорогая…»

Человеку нужен человек.

У них он был.

* * *

— Как вы себя чувствуете?

Прежде чем ответить, лежащий на постели мужчина долго молчал — как будто мысленно ощупывал себя изнутри.

Доктор Хэддич внимательно следил за показаниями приборов — пульс в норме, давление в норме, состав крови в норме. Нормальный, в общем, пациент — здоровый. Вот только странный — пролежал в коме трое суток, затем спокойно вынырнул из нее, как будто включился.

— Нормально. Я… жив?

Привычный вопрос.

— А вы ожидали, что будете мертвы?

Пациент сглотнул.

— Мы следили за вами — аппарат искусственного дыхания вам не понадобился, а вот капельницами поддерживали. И я хотел бы спросить — что с вами произошло до того, как вы прибыли в больницу? Вы помните? Хотя бы что-то.

В карточке значилось: Марио Кассар, но врач не спешил называть больному имя — проверял, не проявилась ли потеря памяти.

— Помню. Я… умирал.

— Почему вы думаете, что умирали? Вам было плохо?

Мужчина вдруг вздрогнул, побледнел — инстинктивно приложил руку к груди, не обнаружил чего-то привычного и замер.

— Где…

«Звезда», — Марк знал, что этого разговора не избежать. Эта самая звезда будоражила его воображение уже не первые сутки.

— Мы ее, кхм, удалили.

— Удалили?

— Да.

Доктор Хэддич не стал пояснять, что странная конструкция, непонятно кем, как и для чего, вживленная в человеческое тело, к моменту прибытия пациента, уже начала отслаиваться — распрямила лепестки, почти вышла из груди и отпустила кожу.

— Конечно, остались шрамы, но они заживут, я полагаю. Возможно, понадобится косметическая хирургия…

— Вы просто удалили «розетку»?

Лежащий вдруг попытался подняться на локтях, и прибор тут же тревожно запищал. Доктор встрепенулся:

— Лежите, пожалуйста, лежите. Розетку — так она называлась? Да, удалили. Простите, я как раз хотел спросить — а что это было?

Хэддичу еще предстояло решить, стоило ли говорить Кассару о том, что эта странная розетка после извлечения растворилась буквально у них на глазах. Он сам помнил, как положил ее на металлический поднос — испачканную в крови, — повернулся через минуту, а ее нет. И никто не брал — своим коллегам он верил безоговорочно. Они тогда, помнится, обыскали всю операционную и предлежащие помещения. Пусто. Странная звезда растворилась.

— Доктор, повторите, — прохрипел пациент, — вы просто удалили розетку из груди? И я после этого жив?

Марк Хэддич какое-то время смотрел на больного поверх очков.

— Пульс есть? Дышите? Значит, живой. А почему вас это, собственно, так удивляет?

* * *

По его просьбе все-таки открыли окно, хоть и не полагалось.

Капельницу отключили утром, принесли нормальную еду — сытную и даже немножко вкусную. Марио пока еще лежал. Он пробовал вставать — руки и ноги слушались, но ощущались вялыми, обессиленными. Поднывала голова, постоянно хотелось пить, но, главное, в его груди билось сердце…

Билось.

Без розетки.

Док долго мялся, прежде чем признал: она куда-то делась. Нет, никто не знает, куда — он бы отдал ее пациенту — так и собирался с самого начала, — но…

В голове Марио раз за разом вокруг одного и того же проворачивались шестерни: он способен жить без розетки — значит, приговор Комиссии был ложным? Навряд ли. Тогда, возможно, Лана изначально принесла сапфир? Но он же видел, как при смене камня мелькнуло перед глазами время — пять часов. Он умирал, в конце концов. Там, в бунгало, боль нарастала и нарастала, она заставила его ползать по полу и задыхаться, он едва смог набрать Фрэнки, чтобы попросить того приехать — не хотел, чтобы его тело обнаружили тогда, когда оно начнет…

Думы об этом были противны ему даже теперь.

За окном штормило.

Лана так и не появилась. Доктор Хэддич сказал, что в больницу его доставил некто Фрэнк Тротт — значит, все-таки старина Фрэнки.

А она так и не пришла…

Не пришла в бунгало, не пришла сюда — врач подтвердил: посетителей не было.

Мо еще раз взглянул в окно, затем повесил голову и вздохнул.

* * *