Сапер

Хрущев приехал в десятом часу. Промчался через приемную, на нас внимания уже не обращая, забежал в кабинет к генералу и, не закрывая дверь, закричал:

— Что, Михал Петрович, доруководился? Получай! — я подался вперед, заглядывая в кабинет. Хрущев достал из кожаной папки, которую до этого держал под мышкой, лист бумаги, помахал им и добавил: — Правительственная. Слушай! «Киев т. Хрущеву. Получены достоверные сведения, что вы все, от командующего Юго-Западным фронтом до членов Военного совета, настроены панически и намерены произвести отвод войск на левый берег Днепра. Предупреждаю вас, что, если вы сделаете хоть один шаг в сторону отвода войск на левый берег Днепра, не будете до последней возможности защищать районы УРов на правом берегу Днепра, вас всех постигнет жестокая кара как трусов и дезертиров. Председатель Государственного Комитета Обороны И. Сталин». — подпись под телеграммой он произнес почти шепотом. — Ты хоть понимаешь, что это значит?

Я кивнул Аркаше и мы потихоньку, стараясь не привлекать внимания, собрались слинять из приемной. Быть свидетелями чтения таких документов – ну его в болото. Лучше уж пусть они там между собой решают, кто трус и дезертир, а кто прилагал все усилия, чтобы такого не случилось. Официальную версию того, что нам положено знать, скоро узнаем.

Мы стояли у приоткрытой двери, изо всех сил делая вид, что изучаем особенности стенового покрытия, а сами, естественно, грели уши. Какое-то время начальники что-то говорили невнятно, а потом послышался голос генерала, удивительно спокойный после такого разгона с самого верха:

— А это значит, что мы продолжим защищать УРы, — сказал Кирпонос. — Вот, кстати, Никита Сергеевич, ознакомьтесь с донесением командира шестьдесят четвертого корпуса Кулешова.

Мы с Аркашей застыли в дверях приемной. И хочется послушать и колется от опасений быть застуканными.

— …докладываю …в два часа ночи …обстрел прекратился …Ничего не понимаю…

Хрущев громко высморкался.

— Это означает, что вчера в отсутствие возможности вести контрбатарейную борьбу с Шкодами, наши доблестные бойцы совершили дерзкую вылазку против целого усиленного батальона немецкой охраны гаубиц и обстреляли их из минометов. Судя по массированным взрывам на позиции фашистов, а также учитывая тот факт, что Шкоды перестали стрелять…

— Так это же подвиг! — сообразил Хрущев.

— Именно так и нужно сообщить в Ставку. Дескать, Юго-Западный фронт не только не собирается отступать, а еще повредил…

— Уничтожил!

— Ну это вряд ли. Повредил стратегически важное немецкое вооружение.

Аркадий от избытка чувств больно хлопнул меня по спине.

— Напишем, что уничтожил, — продолжал давить Хрущев. — Обе сверхтяжелые осадные гаубицы. Всех участников рейда надо срочно представить к орденам и медалям!

— Одна из групп погибла, — добавил Кирпонос.

— Вторая же жива? Участников первой – посмертно. Я сейчас пошлю телеграмму Мерецкову, сообщу хорошую новость.

— Ну и жук этот Хрущев, — тихо шепнул мне на ухо Масюк. — Хочет себе всю славу заграбастать. Небось, еще напишет, что придумали и осуществили под его личным руководством.

— Пусть пишет что хочет, главное, пушкам кирдык.

Глава 20

После ухода Хрущева, Кирпонос и нам сообщил о вылазке против гаубиц – все-таки мы вроде как причастны к этому. Поблагодарил, конечно, за смекалку и всякое такое. Про награды речи не было, да я и понимал, что после Знамени ничего еще долго не светит, в сорок первом с наградами туго.

Кстати, Масюк проболтался, что мой орден не из загашника Кирпоноса возник. После представления от Попеля запросили Москву, там что-то мурыжили, уточняли, тут Аркаша подробностей не знал, а потом спустили команду вместо Героя дать Знамя – какой уж Герой окруженцам. Но об этом мой товарищ порекомендовал помалкивать, а лучше забыть навеки. Так что всё Кирпонос при нашей встрече уже знал, просто сыграл сценку из спектакля «Щедрый начальник». Ну да я не в обиде. Всё лучше, чем ничего.

Домой я возвращался опять в потемках. Та же очередь у хлебного, те же женщины со своими причитаниями, вой сирен. Вот только под подъездом никого не было: ни любимой, ни соседа-алкаша.

Дверь оказалась не заперта. Надо Вере сказать, чтобы закрывалась, а то всякого дерьма сейчас повылезет из своих нор… Но сделать жене внушение не получилось. В прихожей, прямо у порога лежал Пират. Проклятая животина слишком быстро почуяла волю, так скоро и в постель полезет. Вот и сейчас, только хвостом дернул, подлец, ни на сантиметр не сдвинулся. Я перешагнул его и позвал жену:

. — Верочка! Ты где? Мужа встречать не собираешься?

Рыжая любовь вышла в прихожую, шмыгая носом. Вытерев щеку ладонью, она попыталась прошмыгнуть на кухню, но я схватил ее за руку.

— Отпусти, дай пройти, — каким-то глухим голосом сказала она. — Не хочу, чтобы ты меня такой видел.

— Что случилось? — начал допытываться я, разглядывая ее заплаканное лицо. — С тобой всё в порядке?

— В Москву отправляют, — не поднимая головы, ответила Вера. — К Бурденко.