Санитар морга

Жизнь была жестока к молодому человеку — и он отторгал ее всем своим существом. Было время, когда затяжными декабрьскими ночами слушал он завывание неприкаянных душ за окнами девятого этажа; но три месяца в желтом доме (куда определил его женившийся старший брат) благотворно повлияли на его душевное здоровье, и он вышел оттуда совсем другим человеком, тихим и на редкость безобидным. Долго бродил он по темным, запутанным закоулкам окраинной Риги, присматривая себе подходящий для житья подвал или чердак (подальше от желтой краски), пока не наткнулся на этот старый деревянный дом, окруженный пустырями, на улице великого латышского писателя Капа Клусума. Но случилось так, что, петляя по незнакомым городским окраинам, он незаметно для самого себя сделал большой круг и вышел как раз к тому самому месту, от которого бежал. Только теперь он оказался по другую сторону от большого больничного двора, огражденного глухой, высокой кирпичной стеной, над которой скорбно склонялись престарелые липы.

Осенью 1991 года, в один из тех темных и дрябливых дней, когда утро в Риге старится раньше, чем вечер, неожиданное беспокойство нарушило его обычную апатию. Дикая тоска выразилась в его зрачках. Он вскочил с драной постели, которую не покидал долгое время, и, как был, в коротких брючках, обнажавших щиколотки, в длинном свитере, невероятно грязном и прорванном на локтях, скатился вниз по чердачной лестнице, потом опять вниз по широкой деревянной лестнице наружу и, наконец, устремился вдоль длинной кирпичной стены по другую сторону улицы.

Он был изможден и истощен до последней степени. Жизнь едва теплилась в нем, и когда она вдруг — с последним вздохом, с последним ударом сердца — оставила молодого человека, этот переход из одного состояния в другое был для него настолько незначителен, что он даже не заметил его. Наоборот, он продолжал двигаться в прежнем направлении.

Любой здравомыслящий человек возразит мне, что этого быть не может, что это полнейший абсурд, нелепость, вымысел. Профессиональные же медики, снисходительно похлопывая автора этих строк по плечу, доступно растолкуют ему, что вертикальное положение человеческого тела удерживается без помощи мышц только до пояса. Поэтому мертвеца можно посадить на стул — и он будет сидеть. Но для того, чтобы ходить или хотя бы стоять на месте, нужно нечто большее. Линия центра тяжести, пояснят они, проходит примерно на пять сантиметров впереди от голеностопного сустава, результирующий вектор, скажут они, тянет стоящее тело вперед, и оно все время словно бы падает. Однако, как только корпус наклоняется достаточно сильно для того, чтобы мозг уловил критическое отклонение, икроножным мышцам подается сигнал сократится — и тело возвращается в исходное положение. С ходьбой еще сложнее, она требует постоянной координированной мышечной работы, каковая возможно только при наличии живого и нормально функционирующего мозга. Вот что скажут специалисты, и будут правы.

Однако правда всякой выдумки странней. Поэтому я вынужден предложить свое собственное, доморощенное и свершенно ненаучное, объяснение тому удивительному факту, что, и умерев, сдохнув, преставившись, окочурившись, перекинувшись, отойдя, скопытившись, испустив дух, протянув ноги, сойдя в могилу, отбросив копыта, отправившись к праотцам, сыграв в ящик, приказав долго жить, уйдя в мир иной, отдав Богу душу, дав дуба и почив в Бозе, несмотря на все это, наш герой продолжал шагать вперед как ни в чем не бывало.

Жизнь полна случайностей и совпадений, которые имеют вполне логическое объяснение. Так сталось, что при падении (неизбежном в данных обстоятельствах) одна нога молодого человека (а именно левая) сделала непроизвольное и, если можно так выразиться, механическое движение вперед и, приняв на себе основной вес тела, послужила для него своего рода опорой, которая и воспрепятствовала неминуемому, как казалось бы, падению. Другая счастливая случайность в виде камешка, подвернувшегося под вторую (а именно правую) его ногу, заставила уже падающее тело вновь совершить некое сложное движение (точь в точь походившее на коленце пьяного пугала, вздумавшего отмочить трепака), и так, шаг за шагом, мертвое тело (в котором, не забывайте, совсем недавно еще теплилась жизнь) продолжало двигаться дальше; причем делало это, надо сказать, довольно ловко и проворно.

Да, конечно, не могу не признать, странное это было зрелище — ходящий мертвец. Однако люди на улице давно уже привыкли ни на что не обращать внимания, к тому же в тот день, если вы помните, падал мокрый снег, и прохожих вокруг было совсем немного, да и те глядели больше себе под ноги, чем по сторонам, а если кто и скользнул по нашему необычному горою отсутствующим взглядом, то обратил на него не больше внимания, чем на обыкновенного подвыпившего молодого человека.