Санара. Новая руна

Он был прав. Мое желание сделать этот остров теплее было исключительно человеческим. И взялось оно лишь оттого, что здесь до сих пор жили дорогие мне люди, моя семья. А я скоро буду вынуждена уйти, оставив их навсегда. Хотелось сделать хоть что-то. И вопрос Санары был, в общем-то, правомерным.

– Ты просто недопонял.

– Объясни.

– Я ничего не собираюсь никому этой руной навязывать. Ее свет будет маяком для тех, кто ищет в этой жизни тепло. Путеводной звездой, лучом, напоминанием. Тот, кто ищет счастье, кто уже на пути к нему, достигнет цели легче и проще. А люди, предпочитающие быть несчастными, ими и останутся. Руна не изменит их восприятия.

– Тогда… в чем ее назначение? Можешь пояснить так, чтобы я понял?

Я задумалась, подыскивая слова.

– Она будет… обнимать. Душу. Не знаю, как еще точнее. Освещать темные и холодные уголки в сердце, греть, вести к свету, помогать разгонять тучи в настроении. То есть, если ты думаешь, что под ее воздействием все жители острова в принудительной форме станут дебильными счастливыми идиотами, это не так.

Не знаю, какое слово рассмешило Судью, но теперь он улыбался.

– Точно. Леа осталась Леа…

Я даже смутилась.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что. – Улыбающиеся глаза Аида – это произведение искусства, шедевр из теплых драгоценных камней и озеро, в которое хочется нырнуть. – Ты всегда мечтала сделать что-нибудь великое. Запомниться.

– Неправда.

– Правда.

– Мечтала совершить прорыв, подвиг. Стать тем, кто сделает жизнь людей, живущих рядом, лучше.

«Насыщеннее, интереснее, ярче. А еще красивее, легче, теплее, безмятежнее. Правда».

– Потому и рвалась расшифровать алфавит.

– Все равно не расшифровала.

Мы сидели на этой кухне совсем другими – тот же актерский состав, но уже из совершенно другого кино.

– Зато сделаешь великое дело теперь…

– Даешь на это добро?

«Кажется, я стал одним из тех сентиментальных дураков, кто на все теперь даст тебе добро», – вот о чем сказал его взгляд. Меня же грели его поддержка и одобрение.

Незаметно закончился чай. Действительно ароматный, хоть и крепкий, я даже пожалела, что раньше его не заваривала.

– Знаешь, я целый день мечтала совершить кое-что…

– Что?

– Э-э-э… простое, совершенно не великое. Я бы даже сказала… пошлое и почти низменное.

В глазах напротив застыли искорки смеха.

– Расскажешь?

– Встань, пожалуйста… – и потянула его со стула за руку. Дождалась, пока Аид поднимется, отвела на пару шагов от стола, попросила. – Теперь «прояви» мантию.

– Зачем?

«Не насмотрелась еще на меня в ней?»

– Еще не насмотрелась. Ты меня в ней… возбуждаешь.

«Шутишь?»

А глаза Санары серьезные. Они всегда такими становились, когда я говорила комплименты. Судья, как никем не глаженый пес, всегда проверял, действительно ли протянутая рука хочет его зачем-то погладить.

– Верни мантию, – настаивала я.

Она стала появляться поверх штатской одежды – плотная, темная, тяжелая. С вензелями, нагрудным знаком, вышивкой. Возвращалась вместе с ней к Аиду будоражащая суровость; сверкнула у горла булавка с инициалами, затрещали вдалеке свечи…

– Всегда хотела это увидеть, – прошептала я, захваченная предвкушением того, что вскоре случится. Стала опускаться на колени.

– Что? – Санара сглотнул. Он уже понимал, что грядет впечатление из ряда вон.

– Как он торчит… промеж этих тяжелых створок балахона. Твой возбужденный, безумно привлекательный член.

Сверху выдохнули медленно, с перерывами, судорожно.

– Ты еще… монашескую одежду себе сооруди, чтобы я окончательно ощутил себя… извращенцем.

– Легко, – промурчала я, разбираясь с ширинкой, которая из-за выпуклого под ней органа казалась круглой.

– Нова…

– Да?

Он вынырнул из складок, как я и предполагала, – большой, красивый и подрагивающий. Одуряющий контраст со строгой мантией – Судья с голым… даже слова подобрать не сумела произведению искусства, созданному этому мужчине природой.

– Одежду монашки?

– Нет…

Он запомнит этот момент. Надолго. Навсегда. Даже собственная мантия перестанет казаться рабочим инструментом, скорее, антуражем игры. Сильно возбуждающим антуражем.

Больше я ничего не позволила ему сказать, лишь раскрыла свои горячие губы, чтобы погрузить головку в рот.

(Annie – Corridors of Time)

Санара точно не был Кевином…

Последний считал половой акт процессом, стремящимся к завершению, к самой яркой его части. Прелюдии нужны, но не важны, часть набора оборотов обязательна для того, чтобы достичь финала.